А потом опять пришел волк. Это случилось перед рассветом, когда Родри отправился на свой обход и вдруг кинулся вперед, услышав лай собак и шум отары на другом конце долины. С криками мальчик побежал туда, однако сильные псы справились до его прихода, отогнав хищника. Милдрэд же беспечно спала, так ничего и не услышав.
В этот день Ифор впервые смог подняться. Всю неделю сестра Урсула лечила его, кормила, мазала раны снадобьями, поила крепкими лекарственными настоями. Она считала, что пастух понемногу идет на поправку, так как к нему вернулся аппетит. А услышав про волка, Ифор даже встал, оперся на плечо Родри и отправился туда, где собаки учуяли хищника. Там пастух долго рассматривал следы на земле, что-то говорил мальчику на валлийском, указывая на темневший вдали лес, а потом без сил рухнул на землю. Родри и Милдрэд пришлось тащить бесчувственное тело к хижине на плаще, а вернувшаяся после сбора трав сестра Урсула ворчала, что они позволили еще не окрепшему раненому отойти так далеко.
Оказалось, что Ифор, будучи прекрасным следопытом, отметил — являлся тот же волк, что и ранее. Придя в себя, пастух стал настаивать, чтобы отару отогнали, ибо, похоже, в отдаленном лесу обосновалась волчья семья. Волки обычно живут парами, выкармливая волчат, и пока мать остается с малышами, ее самец отправляется на охоту. И если овец не перегнать, от волка не будет спасения.
Это означало, что Милдрэд вместе с пастушком придется уйти как можно дальше, даже перебраться через вал Оффы на английскую территорию.
Весь день они были заняты перегоном, и Милдрэд так утомилась, что проспала у костра всю ночь. К тому же ее успокаивало сознание, что она на английской земле. Утром же она была озадачена, нигде не обнаружив Родри. Ей пришлось самой следить за отарой, но овцы упрямо двигались в одну сторону, пока не оказалось, что у подножия холма течет ручей, куда они стремились в эту жару на водопой. Милдрэд обрадовало наличие поблизости воды. Теперь она сможет мыться почаще, ибо даже в этих пустынных краях она стремилась выглядеть как леди, часто мыла голову, вычищала грязь из-под ногтей. Ее удручало лишь то, что, бегая по склонам в своей короткой безрукавой тунике, она загорела, будто крестьянка, а волосы ее стали почти белыми. Но когда к вечеру вернулся Родри, он обрадовал ее, подав широкополую соломенную шляпу.
— Это Меуриг ап Рис передал для Олвен. Ну один из тех, что приходили смотреть на тебя. Он сказал, что если такая белокожая девушка будет пасти стада, то ее хорошенький носик скоро покроется веснушками.
Итак, дикие валлийцы тоже могут быть любезными. И Милдрэд улыбалась, глядя на свое отражение в водах источника и примеряя шляпу. Даже пришла к выводу, что ей так идет.
Они находились на английской земле, но за холмистой грядой недалеко от пастбища располагалась недавно захваченная валлийцами крепость Освестри. С ближнего холма была видна ведущая туда старинная большая дорога. Милдрэд порой наблюдала, как по ней движутся люди, проезжают телеги, проносятся верховые.
За три недели безыскусная работа на свежем воздухе оказала на девушку благотворное влияние. В той однообразной жизни, какую она тут вела, чувствовалось нечто древнее и простое, освобождающее от проблем. Спала юная леди под раскидистыми тисами на холме, облюбовав себе уютную складку на склоне. Можно было сказать, что она совсем одичала тут, но возвращаться не спешила. Милдрэд чувствовала, что боится вновь оказаться под опекой настоятельницы Бенедикты, которая предала и их родство, и многолетнюю дружбу с ее родителями. И не хотела вновь встретить подлого соблазнителя Артура. Однако и самой себе Милдрэд опасалась признаться, как ее задевает то, что он даже не пытается ее разыскать. Неужели так скоро забыл? И в подобные минуты на нее находило бессилие и тоска, все становилось безразлично — пусть эти вечно жующие овцы бредут куда хотят, ей все равно, и на оклики Родри она не отзывалась.
Однажды, когда на нее нашел такой приступ равнодушия и она совсем перестала следить за отарой, а собаки задремали в тенечке в полуденную жару, овцы и впрямь разбрелись по всему обширному выпасу. Появился Родри, стал шуметь, что если отара рассеется, то будет непросто их согнать, а несколько овец непременно потеряются. Милдрэд слушала его смешанные валлийско-английские выкрики, лениво пожевывая травинку, но мальчишка не унимался, и, чтобы отделаться от крикуна, она пошла куда глаза глядят. И пока Дрок, Лиса и мечущийся вдоль дальней кромки выпасов Родри сгоняли в кучу разбредшихся овечек, Милдрэд поднялась по длинному отлогому склону на гребень холма, бродила там между завалами камней, всматривалась в безоблачное небо, в отдаленные вершины уэльских гор, в этот огромный мир, в котором она чувствовала себя такой одинокой. К маме хотелось… И плакать невесть от чего.