Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника

— Он все же должен быть синим, не так ли? Все остальное — синее. Он портит весь вид. Я не большой знаток моды, но, видите ли, я просто смотреть на это не могу. — И он продолжал с невинным видом: — Как же вас угораздило упустить из виду такой важный момент, как галстук? Вы ведь позаботились подобрать все остальное? Или у вас нет синего галстука?

— Чего вы от меня добиваетесь? Вы что, не видите: я не в состоянии говорить о пустяках… — почти что взмолился Хендерсон.

Его собеседник вновь повторил вопрос тем же бесцветным тоном:

— Разве у вас нет синего галстука, мистер Хендерсон?

Хендерсон вцепился в свои волосы.

— Вы хотите свести меня с ума? — Он сказал это очень тихо, как будто эта беседа была для него совершенно невыносима. — Есть у меня синий галстук. Наверное, он в шкафу, на вешалке для галстуков.

— Тогда как случилось, что вы проглядели его, когда надевали этот костюм? Он же так и напрашивается сюда. — Детектив сделал рукой обезоруживающий жест. — Если, конечно, вы не надели его сначала, а потом, изменив свое решение, сняли и надели тот, который сейчас на вас.

Хендерсон ответил:

— Какая разница? Почему вы так упорно спрашиваете об этом? — Он слегка повысил голос. — Моя жена умерла. Я совсем разбит. Что вам за дело, какого цвета галстук я надел или не надел?

Они продолжали. Вопросы падали неумолимо, как капли воды на голову, один за другим.

— Вы уверены, что не надели его сначала, а потом передумали?

Его голос звучал ровно:

— Да, я уверен. Он висит на моей вешалке для галстуков в шкафу.

Детектив простодушно возразил:

— Нет, он не висит на вашей вешалке для галстуков. Я поэтому и спрашиваю. Помните, на вашей вешалке есть такие прорези, они идут сверху вниз, как рыбьи косточки? Мы нашли, где он висел, на какой из них вы его обычно держите, это было единственное свободное место на всей этой штуке. И самое нижнее — то есть, другими словами, галстуки, висевшие в верхних прорезях, свисая, закрывали его. Так что вы извлекли его из–под всех остальных галстуков, а это значит, что сначала вы пошли к шкафу и выбрали его, а не вытащили сверху первый попавшийся. И теперь меня смущает один момент: почему, если вы вообще дали себе труд перебрать все галстуки и выбрать тот, что висел в самом низу, и снять его с вешалки, почему вы потом передумали и вновь надели тот, который целый день носили на работе и который совершенно не подходит к вашему вечернему костюму?

Хендерсон изо всей силы хлопнул себя по лбу тыльной стороной ладони и вскочил.

— Я этого не вынесу! — простонал он. — Говорю вам, я больше не могу! Скажите мне, чего вы добиваетесь, или прекратите! Если его нет на вешалке, то где он? На мне его нет! Где же он? Скажите мне, если вы знаете! И в любом случае, какая разница, где он?

— Большая разница, мистер Хендерсон.

Последовало долгое молчание, настолько долгое, что он начал бледнеть еще прежде, чем оно было нарушено.

— Он был завязан на шее у вашей жены. Так туго, что это убило ее. Настолько туго, что нам пришлось разрезать его ножом, чтобы снять.

Глава 3

Сто сорок девять дней до казни

Рассвет

Потом была тысяча вопросов. Свет раннего утра проник в комнату, и она стала непонятным образом незнакомой, хотя и люди и вещи в ней остались теми же. Комната выглядела так, словно всю ночь в ней проходила вечеринка. Окурки сигарет до краев заполнили все имеющиеся пепельницы и другие, вовсе не приспособленные для этого емкости. Темно–синяя лампа все еще горела, и ореол электрического сияния странно смотрелся при свете дня. Фотографии все так же стояли на столе, ее фотография теперь стала ненастоящей, на ней была изображена та, которой больше не существовало.

Они все выглядели и двигались так, словно страдали похмельем. Полицейские уже давно сняли пальто и куртки и расстегнули воротники рубашек. Один из них отправился в ванную, чтобы освежиться холодной водой. Через открытую дверь было слышно, как он фыркает. Двое других продолжали курить, безостановочно расхаживая по комнате. Только Хендерсон сидел неподвижно. Он сидел на том самом диване, на котором просидел всю ночь. Ему казалось, что он всю жизнь провел на нем и ни разу не выходил за пределы этой комнаты.

Тот из них, который был в ванной, его звали Берджесс, подошел к двери. Он отжимал волосы — видно, целиком намочил голову в раковине.

— Где у вас все полотенца? — спросил он Хендерсона.

Было странно слышать такие обыденные слова.

— Я сам никогда не мог найти их на полке, — уныло признался тот. — Она… всегда давала мне полотенца, когда я просил, но я до сих пор не знаю, где они лежат.

Детектив беспомощно оглядывался. С него текла вода.

— Вы не возражаете, если я воспользуюсь краешком занавески для душа? — спросил он.

— Не возражаю, — с какой–то тоской ответил Хендерсон.

Они начали все заново. Они все время начинали заново, когда казалось, что они уже закончили.

— Ссора случилась не только из–за двух билетов в театр. Почему вы упорно пытаетесь заставить нас поверить в это?