Леди Ру

Первые интервью с писательницей («Эхо Москвы», «Караван» и т. д.) были довольно живыми и местами даже интересными. Потом они, эти интервью, мертвели. Последние были совершено формальными. Думаю, Илона их даже не перечитывала. Ни до, чтобы править, ни после публикации, чтобы насладиться славой. А вот в первых четырех-пяти Илона явно старалась. Вообще – несмотря на все ту же непроницаемость – здесь присутствовала какая-то живинка: остроумные реакции, ёмкие определения. Но это не главное. Важна была доминанта, а доминанта была такова: Илона уж точно обладала одной феноменальной способностью. Даже затрудняюсь ее определить. Словом, умела себя гениально преподнести, как говорят, позиционировать. «Самопродюссирование» и «автоменеджмент» Илоны Зулич были безукоризненны. В каждой фразе, причем ненавязчиво и даже вроде бы слишком скромно, звучало: «Я – лучше всех», «Я – пуп земли», «Я – это все». Это как-то само собой подразумевалось и не вызывало никаких сомнений. Не должно было вызывать. Само слово «я» в ответах на вопросы журналистов практически отсутствовало. Но в подтексте это «Я» вырисовывалось в виде огромной, прекрасной и таинственной подводной части айсберга. Это была гениально и явно по наитию выстроенная система намеков на неисчерпаемую глубину, на тайну собственной личности.

За этим всем я почувствовала вдруг такую любовь Илоны Зулич к себе и уверенность в собственной избранности, что мне стало даже неприятно. Я – центр мироздания. И никаких сомнений. Хладнокровие – как у чапековских саламандр. Зулич словно бы не удостаивала окружающих приведением доказательств, как Снежная Королева, что ли… Или Свидригайлов… Или все тот же Печорин… Бог ее знает. Но фишка заключалась в том, что это неисчерпаемое самолюбие Илоны было, как я чувствовала, не гранитно-бетонным и незыблемым, а именно вампирическим, самопожирающим. Да. Никому ничего доказывать Зулич не собиралась.

Там был забавный эпизод. Какой-то телепузик-журналист брал интервью для такого же телепузиковского luxury-журнала. Текст был таков:

– Скажите, Илона, а вы могли бы голой пройти по Тверской?

– Зачем?

– Ну, предположим, очень было бы нужно.

– Меня бы милиция забрала.

– Допустим, с милицией договорились. Полная Тверская народу. А вы – в чем мать родила.

– Конечно, прошла бы. Даже без «нужно». Если бы просто захотелось.

– А люди?

– Что – «люди»?

– Люди ведь смотрят… Тысячи людей.

– Пусть смотрят. Они мне заменяют фонарные столбы.

Здесь Илона выразилась совершенно честно. Я уверена. Насчет столбов. А что столбам доказывать?

Но себе-то она должна была доказывать свое самолюбие ежеминутно. Даже не доказывать, нет. Ему, самолюбию, требовалась пища. В виде поклонения, обожания. Или чего-то еще?.. Но все это рано или поздно становится скучным. Как будто человек очень-очень хочет, просто умирает от голода, но пища ему противна. Любая. И что дальше? Конец.

Помню, было около часа ночи. Не спалось. Я снова залезла в Интернет. Набрала «Илона Зулич». Кликнула по «картинкам». Высветился список: у каждой фотки – свое название. Не читая названия, пробежала по списку. Щелкнула по последней (фотография для «Cosmopolitan»). Я вздрогнула.

Илона одна. В чем-то вроде бедуинского бурнуса. Ослепительно-белого, как саван. Глубокое декольте. Красивая загорелая грудь. Илона – на фоне восточного сине-зелено-алого ковра. Обеими руками держит витой инкрустированный кинжал, направленный вниз.

И – чуть на себя.

Жемчужный маникюр. На лице – что-то вроде сатанинской улыбки.

В голове помимо воли пронеслось: «Этим все и кончится». Стало тошно. И даже сладковато во рту. В этой фотографии было что-то пошлое и вместе с тем страшное, роковое. Ни о чем не сказано так много пошлости, как о смерти. Я вспомнила могилы солдат на Крестовском погосте. Эти простые и честные могилы людей, которые хотели жить. А здесь: игра то ли в смерть, то ли… Я вырубила компьютер и легла. Куда меня занесло? Зачем все это? Разве так бывает? Кто я? И почему я? Какие карты? Какие дамы и короли? Бред какой-то. Спать. Сейчас засну и завтра проснусь в Крестах. Девчонкой-тарзанихой с вечными малиновыми ссадинами на коленках и в новых сандалиях.

Но я не спала до самого утра.

Вертелось что-то из детства. Сухая полынь. Яблоки падают. Скрипит колодец… Провалилась я только, когда за окном тускло-опалово затлело московское утро.

Глава 22. Лети, Дуся, лети…

Я получила новенький загранпаспорт с шенгенской мультивизой цвета июльской ряски. Билет до Рима. Вылет утренний, из Шереметьево-2. Позвонила маме. Я ей звонила каждый день.

– Все в порядке там, мамочка?

– Все хорошо, Дусенька. Храни тебя Господь.

В офисе сердитой осой жужжала кофеварка.