Леди Ру

А они там, на небе, любят, и вечно будут любить меня. Они мои ангелы-хранители. А когда умру я и меня похоронят в Крестах – я буду ангелом-хранителем тех, кто останется жить. А еще есть мама, Сеня, хотя я и не знаю, жив ли он, Ленка, Аладдин, Алла, Тимур и его сын, и они все тоже в этом родном, теплом круговороте. Я чувствовала: все эти разные-разные люди – мои. А я – их. И не только люди. И кошка Сява с глазами, как крыжовник после дождя, и пес, которого гладил мой пьяный отец, и Тютчев с Достоевским, и та крестовская тарзанка, которой уже нет, и ссадины на моих буро-зеленых от травы и глины детских коленках, и тот звук, который издают падающие яблоки, и запах мытых полов в избе у моей мамы и в тысячах, миллионах других изб, и многое-многое другое – это все и есть мое богатство, моя сила. Господи, до чего же я счастливая!.. Господи, спасибо тебе за все!..

И этого ничего нет у Илоны. Ни-че-го. Я знала что – ничего. Она одна в мире, как врубелевский Демон. Мне стало жалко Илону, как стало жалко Демона тогда, пятнадцать лет назад. Она не любит Анри, не любит свои романы, она никогда не слышала, как падает в траву белый налив. Какой же это все ужас! Какая пустота…

Стрелка выстрелила направо.

Направо так направо.

Регистрация, оформление багажа. Я встала в очередь. Передо мной мучительно потел похмельный пожилой мужик. Все утирался дрожащим в руке платочком. Наверное, какой-нибудь бывший аппаратчик районного масштаба, переквалифицировавшийся в современного менеджера или бизнюка: очень странное сочетание совершенно советской внешности и дорогих костюма с кейсом. Непотопляемый, наверное, дядька. И не убили его, и не посадили. Молодец. Таких в бизнесе зовут гоблинами. Его голова – одутловатое красное лицо, похожее на полусдутый надувной шар, седой, будто пыльный бобрик, непробиваемо-хитрые, даже с похмелюги, васильковые глазки, морщинистый, как у ящерицы, бордовый затылок – вся эта голова была, казалась, случайно, по ошибке вставлена в костюм. Сочетание несочетаемого. Оксюморон.

Вот и я тоже: гоблин-оксюморон. Леди из Курилок.

Когда гоблин, трясясь и потея, ставил свой чемодан на ленту, обильно пахнуло перегаром, очень дорогим одеколоном и тем неизбежным почему-то запахом пожилого русского мужика, который напоминает запах старой газеты.

Я положила билет и паспорт на стойку. Девушка оловянно посмотрела в билет:

– У вас бизнес-класс.

– Да?..

– А здесь эконом. Перейдите, пожалуйста, к соседней стойке.

Там очереди не было. Женщина моих лет, натруженно улыбаясь, оформила багаж. Театрально-размашисто окольцевала ручку чемодана:

– Счастливого пути!

– Спасибо.

Граница. Пограничница, как будто обиженно отклячив нижнюю губу, поглядела в паспорт, потом мне в лицо, опять в паспорт, опять в лицо:

– Посмотрите, пожалуйста, на меня.

Я посмотрела.

– Спасибо. Цель поездки?

– Что?..

– Цель поездки? Личная, бизнес, туризм, культура…

А какая у меня цель? Лично подружиться с культурной Зулич и тем самым завербовать бизнесмена Анри? Бред какой-то, бред, бред… Сталкером заделалась… А быть сталкером – это что, работа? Работа.

– Работа.

– Бизнес?

– Да, бизнес.

– Счастливого пути.

– Спасибо.

Времени оставалось много. Походила по дьюти-фри. Покупать ничего не хотелось. Да и не нужно мне ничего. В Москве все купила. Странно: не впадаю я как-то в этот шопинговый азарт. А если и впадаю – быстро надоедает. Как-то неправильно, не совсем по-бабьи меня, наверное, устроил Бог.

Столкнулась все с тем же гоблином. Гоблин, разумеется, закупался виски. Потоптался у дорогого, у «блэк-лейбла». Шмыгнул носом – и взял упаковку пластикового «рэд». Дешево и сердито. Молодец. Не развращается. Никакого «головокружения от успехов». «Крепкий орешек» в гоблинском переводе.

Перекусила в «Робинзоне». Покурила. Объявили посадку. Перед накопителем разувать не стали. Даже не ощупали. Утро, все сонные еще. В накопителе – опять Гоблин. Уже не трясется: поправился. Улыбчивый. Клеит какую-то тетеньку лет пятидесяти. Очень не симпатичную. До чего ж умен: реально смотрит на вещи. Четко видит синицу в руках. Синица клеилась с большим энтузиазмом. Всюду, как говорится, жизнь.

Длинная холодная кишка.

Вход в самолет, улыбающиеся стюардессы. Я села в кресло, накинула плед. Абсолютный покой. Знала, что засну. В полусне почувствовала, что самолет разгоняется и взлетает. Затылок жадно всосался в кресло, как вода в сухую землю. Смутно подумала: надо же, даже на взлете сплю. Медленно, как-то вкрадчиво-тягуче, закладывало уши. Автоматически сглатывала. Потом провалилась в сон окончательно. Во сне какая-то чушь: свадьба Гоблина и этой тетеньки, которую он клеил. Тетенька в фате. Оба держат в руках билеты на самолет. Я кричу: «Горько!» Мне смешно, я давлюсь от смеха.

Очнулась от того, что все встают. Надо же… Не поела, даже не выпила дармового бизнесклассовского вина. Ощущение, что летала всю жизнь.

Все, Рим.

Глава 23. Тосканские каникулы