Леди Ру

В двухэтажном отельчике, который так и назывался «Пикколо» («Маленький»), было всего шесть номеров. В одном из них, в номере 5, поселилась я. На втором этаже. На первом, в номере 1, жил какой-то вечно похмельный англичанин, скорее, наверное, шотландец или ирландец лет шестидесяти с ало-фиолетовым, как у удавленника, лицом и остатками рыжих, ставших табачно-желтыми взъерошенных волос над ушами. Он ничего никому не говорил, кроме хриплого (опять же, как у удавленника) «гудмонинга».

Больше из постояльцев в отеле никого не было.

Консьержка, очень пожилая вьетнамка, похожая на игрушечного динозавра, всегда улыбалась, как-то преимущественно сморщенным носом, и, наотмашь выдавая мне ключ, каждый раз торжественно говорила: «Пре-е-его». С помпезно-юбилейным подвывом. Так обычно объявляют на ринге чемпиона по боксу.

Убиралась у меня в комнате белоруска Олеся, некрасивая женщина лет сорока с огромными мужскими руками. Тихая, забитая. Один раз, на второй вечер, мы разговорились, и она полчаса жадно рассказывала о себе.

Она жила в Италии уже три года. Получала 500 евро в месяц и кормила на них мать, отца, психически ненормальную сестру (отсылала им деньги в Белоруссию) и своего двухлетнего ребенка, которого родила здесь, в F, от какого-то негра, напоившего ее в венецианском порту. Вот и вся Олесина судьба. 15 лет дояркой в Белоруссии. Год посудомойкой в Болгарии. Полтора – нянькой в Греции. Потом – месяц чуть ли не на улице в Хорватии. Парóм. Венеция. Залетный негр. Золотушная дочка-мулатка.

У меня был роскошный двухкомнатный номер. Одно из окон выходило на виллу, в которой должна была поселиться Илона Зулич. Отсюда все отлично просматривалось.

Илона должна была приехать через два дня. Вернее, на третий, к вечеру, как уточнила мне Алла по имейлу.

Эти два дня пролетели незаметно. Они даже не пролетели, а незаметно прокрались мимо. Почти беззвучно, слегка урча морем, по-кошачьи усыпляющее, как Сява. Эти два дня мне показались несколькими неделями. У меня успел сформироваться целый обряд жизни. Утром – душ, «капуччо» и тихая прогулка по берегу к дальнему ржавому пирсу цвета хны, километрах в пяти от отеля. Возвращение где-то к полудню в отель, раскаленная, пышущая сырным паром паста, послеобеденная дрема со странными прозрачными снами. Там то летали какие-то огромные слепые птицы, превращающиеся в деревья, то являлись какие-то, кажется, отдаленно знакомые люди с мягкими лбами. Птицы просто летали, люди просто ходили, но отчего-то я точно знала, что птицы – слепые, а лбы у людей – мягкие.

Я просыпалась и долго вспоминала, где я видела этих людей, вглядываясь в жемчужные полосы небесных просветов сквозь мореные деревянные жалюзи. А потом я никак не могла решить, что я вижу: небо на фоне жалюзи или жалюзи на фоне неба.

Снова кофе, но теперь – двойной эспрессо, опять – прогулка дотемна, до пронзительно-синих сумерек, в которых мне мерещились целые плывущие наискось в разных направлениях стаи искр, напоминающих океанический планктон. Вечером я возвращалась в отель по двум единственным кривым улочкам города. В этот час на улочках тусовались местные старики, дедушки в старомодных с иголочки костюмах, бабушки – в канапе и лайковых перчатках. Они о чем-то громко и быстро говорили. Из всего этого я понимала только «финансовый кризис». Ужин. Книга.

Сон, уже без слепых птиц и мягких лбов.

В конце второго дня я поняла, что бросила курить. Даже не вспоминала об этом. Просто забыла.

Я взяла с собой томик Тютчева и «Преступление и наказание». Тютчева я взяла сама, а «Преступление» мне в последний момент в чемодан подложила Алла. Она неожиданно зашла ко мне, когда я собирала чемодан, и воровато тиснула Федора Михайловича куда-то под уже уложенные джинсы.

– Зачем? – спросила я.

– Пригодится, – ответила Алла, хитро мерцая малахитовым шелком глаз в полутемной комнате.

Пришел день приезда Илоны Зулич.

Глава 24. Уже шесть. Тебе пора

Под вечер заморосил дождь. Я была в номере. Дождь сухо шуршал о стекло и подоконник. В изредка проступавшем сквозь серый крем облаков предзакатном солнце он напоминал вьющуюся перламутровую стружку.

Я стояла у окна и смотрела на дождь. К вилле напротив подъехала машина. Обычное синее «рено», но с затемненными окнами. Я быстро опустила жалюзи (я тебя вижу, ты меня – нет) и стала наблюдать. Сердце забилось. Казалось, что оно как-то влажно чавкает. Волнения не было, было что-то вроде азарта. И интереса.

Из машины долго никто не выходил. Минуты, наверное, три. Потом резко открылась правая передняя дверь, и из нее быстро вышла женщина. Это была Илона. Между нами было метров пятнадцать, не больше, и я хорошо ее видела. Она была та самая Илона с фотографий, только какая-то более сухощавая, менее красивая. Желчное желтоватое лицо с большими, действительно красивыми глазами. Нос показался мне длинноватым. Надо же, заметила… Черная водолазка (грудь небольшая, на фотках – больше), черные брюки в обсосочку (ноги длинные, хотя бедра узковаты).