Пожилой мужчина улыбнулся, и тучка на его плече превратилась в облачко. Светлое и легкое. Сглотнув, я ощутила, как ловко попалась в ловушку.
— И все же главная проблема магов огня — самоконтроль, — усмехнулся учитель. — Поэтому их легко втянуть в дискуссию, спор и любую аферу. Они ведутся на малейшую провокацию. Их сердца вспыхивают раньше, чем срабатывает здравый смысл.
Я приподняла бровь.
Корский за моей спиной странно закашлялся, предупреждая о чём-то то ли меня, то ли учителя. Профессор вскинул голову и улыбнулся.
— Известно ли вам, студентка Лакруа, что при жизни Тадеуш Глински слыл аферистом и картежником, — неожиданно сменил он тему. — Он участвовал в разного рода махинациях и, если бы не случайная смерть, рано или поздно, а скорее рано, оказался бы в королевской темнице. А вчера ночью кто-то перенес его портрет на кухню, тем самым выпустив дух этого мутного типа. И я совершенно уверен, что этот кто-то даже не знал, что разрушив якорь-привязку исправить ее уже невозможно. Так что у нас в Академии еще одним беспокойным духом больше.
Протолкнув ком, вставший в пересохшем горле, я снова покосилась на брата. Матеус выглядел злым и взъерошенным. Но тихо спросить у него я ничего не успела. В дверь аудитории постучали и появился не кто иной, как профессор Дункан Рамирье.
— Доброе утро, — как-то слишком уж холодно поприветствовал он. — Мне нужна студентка Лакруа. Я забираю ее с занятия.
И вот после этого у меня буквально холодные мурашки вдоль позвоночника пробежались, потому как взгляд принца, брошенный в мою сторону, ничем хорошим мне не сулил.
Не ошиблось мое предчувствие... Будет мне сейчас на орехи...
Глава 40
Я шагала по коридору, невольно расправляя плечи и вытягиваясь в струнку. Дункан шел впереди, но даже по его спине можно было понять — злой. Он мне в этот момент казался таким большим и грозным. И вроде ведь невысокий, но вот давил... Поймав подол темной шерстяной юбки, вытерла об нее вспотевшие ладони. Хотелось трусливо сбежать. Завернуть за какой-нибудь угол и, пока он не видит, дать деру.
«Поймает и только хуже будет, — вмешалось мое здравомыслие. — Лучше сейчас... Сразу. Зачем растягивать и усложнять?»
Облизав пересохшие губы, я снова покосилась на широкую спину мужчины, затянутую в черный бархатный сюртук.
«Это же Дункан, — шептала надежда, — он мягкий и не станет кричать. Он никогда не оскорбит. Это же наш Дункан...»
И так хотелось в это поверить, но...
Видимо, наша с Матеусом шалость имела уж слишком серьезные последствия. Иначе я бы сейчас так не потела.
А мы все шли. Студенты, что попадались на пути, оборачивались и очень уж недобро ухмылялись. Хотя, может, мне это просто казалось. На нервах. Но, как бы то ни было, в тот момент, как Дункан взялся за ручку двери своего кабинета, я накрутила себя до состояния, близкого к истерике.Обернувшись, он прищурился и смерил меня очередным суровым взглядом. Опустив голову, я прошла в его «берлогу» как на казнь. За спиной слишком уж громко хлопнула дверь закрываясь. Профессор Рамирье обошел меня, сел в свое большое черное кресло и, взяв лист бумаги, протянул его мне.
Я взяла, но даже не прочитала. И так поняла — моя записка.
— Скажи мне, Бель, — его голос звучал вкрадчиво, — а с каких пор ты мое доверенное лицо? И чего ради я отвязываю от картин потенциально опасных духов и отпускаю их на вольные хлеба? И каким таким образом моим любимым учителем стал профессор, который, на радость всем, помер задолго до моего рождения? Я был бы рад услышать от тебя развернутый ответ.
Все, я растерялась. Мой взгляд снова упал на злосчастный лист бумаги. Когда я его писала, то находилась под властью эмоций. Сострадания, в первую очередь. Хотелось помочь профессору Глински, и я даже предположить не могла, что все так обернется. Так что теперь сказать мне было нечего. Совсем.
— Ну что же ты молчишь, Бель? — в голосе Дункана слышалось раздражение. — За свои поступки нужно отвечать. Раз сделала, так объяснись.
Я очень старалась найти в себе смелость и вымолвить хоть слово. Но все мысли, что роились в голове, казались жалкими и нелепыми. Как себя вести с таким Дунканом — не знала. Растерялась, будто опору под ногами потеряла. Словно снова находилась в кабинете родного дома и выслушивала поток недовольств от матушки.
— Я виновата, — только и смогла что выдавить из себя, скорее вспомнив, как вела себя ребенком в подобных ситуациях. — Только я. Матеус ни при чем. Он не хотел, я надавила.
— Зачем? — Дункан невольно подался вперед.
— Мне стало жалко профессора, — тихо пролепетала. — И он обещал помочь мне найти Майю...
— Я тебе уже сказал, что сам ее найду! — Неожиданно зло рявкнул он, обрывая меня на полуслове. — Тебе умертвия мало было в подземелье?! Зря я все вам спустил тогда! Нужно было так наказать, чтобы запомнили на всю жизнь. И что теперь? Ты, прикрываясь моим именем, освобождаешь дух преступника! Шулера и картежника! После его смерти такие дела вскрылись! Да с его портрета даже пыль не стирали.
— Что же не уничтожили раз такой опасный? — прорвало меня.