Леди в озере

Я сжимаю руль новенького «Кадиллака», говоря сам с собой всю дорогу от дома Мэдди до своего, хотя это и недалеко: через Гринспринг, мимо Парк-скул, нашей альма-матер – хотя в наше время она находилась в другом месте, – затем правый поворот на Фоллз-роуд и наконец вверх по склону холма Маунт-Вашингтон. Разговариваю сам с собой, как это делают тренеры, хотя в школе я никогда не состоял ни в одной из спортивных команд – меня не брали никуда даже в качестве мальчика на побегушках. Соберись, Уолли, соберись.

В моем сознании я всегда остаюсь Уолли. К Уоллесу Райту все относятся с почтением, включая меня самого. Я бы не посмел разговаривать с ним так, как говорю с Уолли.

Боюсь пересечь центральную полосу и столкнуться со встречной машиной, а может, произойдет и что-нибудь похуже. Ведущий WOLD арестован за ДТП со смертельным исходом неподалеку от его дома на северо-западе Балтимора.

– Журналист не может закончить свою карьеру, попав в заголовки новостей, Уолли, – говорю я себе. – Соберись.

Если полицейский остановит меня, это будет почти так же скверно. Ведущий WOLD арестован за вождение в пьяном виде. Новостью это станет только потому, что в деле замешан ведущий программы новостей. Кто время от времени не садится за руль под мухой? Но полицейский также может отпустить меня и даже попросить автограф.

Интересно, где Мэдди научилась так пить? Думаю, все дело просто-напросто в практике. А у меня никогда не было возможности выработать привычку пить коктейли, поскольку я редко приезжаю домой позже восьми, а на следующий день надо быть на работе к девяти и в полдень выходить в эфир. Такой распорядок дня не располагает к потреблению спиртного. И не годится для семейной жизни.

В полночь на Маунт-Вашингтон так темно, так тихо. Как я мог не замечать этого раньше? Единственный звук – хруст осенних листьев под колесами машины. К тому времени, когда я медленно еду по Саут-роуд, мне уже кажется, что разумнее всего припарковаться на обочине, не пытаясь заехать на подъездную дорогу, не говоря уже о гараже.

Почему я оставался у них до столь позднего часа? Разумеется, не из-за беседы, которую определенно нельзя было назвать такой уж интересной. А потому, что не каждый день выпадает возможность показать своей первой любви, какую большую ошибку она совершила.

Если бы сегодня утром вы спросили меня – а люди спрашивают меня о многом, и вы бы удивились, узнав, каким авторитетным оракулом я слыву, – я бы совершенно искренне ответил, что никогда не думаю о Мэдди Моргенштерн.

Но, увидев ее на пороге, я понял, что она всегда была со мной, что именно она всегда была моей аудиторией. Она находится рядом, когда с понедельника по пятницу с полудня до двенадцати тридцати я выхожу в эфир, ведя дневной выпуск новостей. И вечером по средам, когда я веду передачу «Райт спешит на помощь». Когда мне выпадает возможность вести вечерние новости вместо Харви Паттерсона, работа которого когда-нибудь достанется мне, Мэдди каким-то образом удается совмещать в одном лице и себя семнадцатилетнюю, и себя нынешнюю, домохозяйку, живущую в пригороде и, переделав домашнюю работу, сидящую у себя дома с чашкой кофе, смотря шестой канал и думая: Я могла бы быть сейчас миссис Уоллес Райт, если бы сделала правильный выбор.

Она остается моей аудиторией, даже когда я накладываю на лицо клоунский грим, чтобы играть роль Донадио, печального и всегда безмолвного клоуна, благодаря которому я и стал телеведущим на WOLD-TV.

Я работал на радио, где меня ценили из-за красивого баритона, но считали нетелегеничным. Роль Донадио давала мне лишние 25 долларов в неделю. Единственным условием было то, что я не должен никому говорить, что исполняю эту роль, и я помалкивал, делая это с превеликим удовольствием.

Как-то в субботу, когда я снимал с лица грим, поступила новость об убийстве полицейского, а из репортеров на студии оказался один я. Каким-то образом за те год и два месяца, на протяжении которых я играл роль Донадио, я стал выше, мои волосы стали глаже, а лицо, как ни парадоксально, чище. Возможно, начав выступать в клоунском гриме, я научился лучше очищать кожу лица. Короче говоря, теперь лицо и тело наконец пришли в соответствие со звучным баритоном. Я поехал на место преступления, собрал факты – и в результате на небосклоне взошла новая звезда. Не Мэдди, не тот придурок, с которым она встречалась в старшей школе, не ее приятный муж-адвокат. А я, Уолли Вайс. Я звезда.