Леди в саване

Трижды осенив чело каждого из нас крестным знамением, направлявший меня вложил в наши руки по тоненькой зажженной свечке, поданной ему специально для этой цели. Свет был желанен для нас, и не только потому, что света недоставало, но и потому, что мы могли теперь лучше видеть лица друг друга. Я пришел в восторг, увидев лик моей невесты, а выражение ее глаз убедило меня в том, что она испытывала те же чувства, что и я. Меня наполнила невыразимая радость, когда ее глаза остановились на мне, а ее мертвенно-бледные щеки покрыл слабый румянец.

Затем священнослужитель торжественным голосом стал вопрошать нас обоих, начиная с меня, согласны ли мы совершить то и то — как обычно при таком обряде. Я старательно отвечал, повторяя слова, которые шептал руководивший мною. Моя Леди гордо выговаривала свои ответы, и голос ее, пусть не слишком громкий, казалось, звенел. Я досадовал, даже горевал, что в момент заручения согласием не смог уловить в речи священнослужителя ее имя, которое, как ни странно, мне было неизвестно. Но поскольку я не знал языка и произносимые фразы не соотносились буквально с совершаемыми нами обрядовыми действиями, я не сумел разобрать, которое из сказанных слов было ее именем.

После молитв и благословений, прочитанных речитативом или даже спетых невидимым хором, священнослужитель взял кольца с раскрытой книги и, трижды осенив мое чело золотым кольцом и повторяя благословения, надел это кольцо мне на правую руку; после чего надел серебряное кольцо моей Леди с троекратным повторением ритуальной формулы. Думаю, это было благословение, обычно являющееся кульминацией в обряде соединения двоих в единое целое.

Затем стоявшие позади нас трижды меняли наши кольца, снимая их с руки одного и помещая на руку другого, так что в конце у моей жены оказалось золотое кольцо, а у меня серебряное.

Затем звучало песнопение, и священнослужитель размахивал кадилом, мы же с женой держали наши свечечки. Далее священнослужитель благословлял нас, и одновременно незримый в темноте хор отзывался на славословия.

После продолжительных молитв и благословений, повторяемых трижды, священнослужитель поднял венки, свитые из цветов, и возложил на головы нам обоим, сначала увенчав меня тем венком, что был перевязан золотом. И также трижды осенил нас крестным знамением и трижды благословил. Наставлявшие нас, те, что стояли у нас за спиной, трижды поменяли венки у нас на головах, как то было и с кольцами; и в конце я с удовольствием увидел золотой венок на моей жене, на мне же оказался серебряный.

А затем воцарилась тишина, если возможно представить тишину в наполнявшем церковь безмолвии, и она добавила торжественности обряду. Я не удивился, когда священнослужитель взял в руки большой золотой потир. Встав на колени, мы с женой трижды испили из чаши.

Когда мы поднялись с колен, священнослужитель взял мою левую руку в свою правую, и, повинуясь направлявшему меня, я подал правую руку жене. Так, следуя друг за другом, со священнослужителем впереди, мы обошли престол мерным шагом. Направлявшие нас шли позади, держа венки у нас над головами и меняя их, когда мы останавливались.

Хор во тьме спел славословие, и тогда священнослужитель снял с нас венки. Это, вне сомнения, символизировало завершение обряда, ведь священнослужитель побудил нас заключить друг друга в объятия. И благословил нас — теперь мужа и жену!

Свет сразу начал меркнуть: частью его будто бы загасили, частью он истаял, сменившись тьмой.

Оказавшись во тьме, мы с женой вновь взяли друг друга за руки и какое-то время стояли сердце к сердцу: мы крепко сжимали друг друга в объятиях и жарко целовались.

Мы инстинктивно повернулись в сторону ведшей в церковь двери, немного приоткрытой, так что могли видеть лунный свет, просачивавшийся в щель. Моя жена стискивала мою левую руку — руку, предназначенную жене, — и ровным шагом мы пересекли старую церковь и выбрались под открытое небо.