Вскоре мне принесли пищу и воду, а также два одеяла. Я завернулся в них и проспал до утра. Принесли завтрак. Затем в комнату набились люди. Тот же их главарь в их присутствии сказал:
— Я получил такой приказ: если будешь шуметь, чтобы привлечь внимание кого-нибудь за стенами этой башни, тот, кто окажется ближе к тебе, успокоит тебя навеки — с помощью ятагана. Если же пообещаешь вести себя тихо, я позволю тебе кое-какие вольности. Ну что?
Я пообещал то, что он требовал от меня; зачем утяжелять условия моего заточения? Шанс вырваться был тем вероятнее, чем большую свободу мне предоставили бы. Хотя меня схватили столь тайно, я знал, что не пройдет много времени, как меня станут разыскивать. Поэтому, как мог, запасся терпением. Мне разрешили подняться на верхнюю площадку башни, но это была уступка, отвечавшая, скорее, удобству моих похитителей, чем моему.
Вечером мне позволили остаться на верхней площадке. Это не особенно утешало меня, потому что при свете дня я уже убедился в том, что даже человек моложе и энергичнее меня не смог бы взобраться на стену. Стены этой башни возводились как тюремные, кошка — и та не зацепилась бы когтями за кладку. Я примирился со своей судьбой, насколько мог. Завернувшись в одеяла, я лег и стал смотреть в небо. Хотелось видеть небо, пока мне это было отпущено!
Я уже засыпал — невыразимая тишина, наполнявшая это место, только изредка нарушалась восклицаниями моих тюремщиков, которые находились в нижних помещениях, — когда прямо надо мной появилось странное видение, настолько странное, что я сел и вытаращил глаза.
Над верхушкой башни, на некоторой высоте, медленно и безмолвно плыла громадная доска. Хотя ночь была темная, там, где я находился, в углублении, в некоей каменной яме, было еще темнее, поэтому я мог разглядеть нечто, проплывавшее надо мной. Это был аэроплан, вроде того, что мне довелось увидеть в Вашингтоне. Посередине сидел мужчина, управлявший полетом, возле мужчины я различил женскую фигуру, закутанную в белое. Мое сердце застучало быстрее, потому что эта женщина чем-то напоминала мою Тьюту, но была крупнее и не такая стройная. Она наклонилась — и до меня донесся ее шепот: «Тихо!» Потом она выпрямилась, и мужчина спустил ее на площадку башни. Тогда я понял, что это моя дорогая дочь, явившаяся, столь чудесным образом, спасти меня. Она быстро помогла мне застегнуть на талии пояс, прикрепленный к тросу, который обвивал ее талию, а потом мужчина, настоящий великан, поднял нас обоих на аэроплан и тут же, без промедления, устремил воздушную машину прочь от башни.
Через несколько секунд, никем не замеченные, мы неслись в сторону моря. Перед нами были огни Илсина. Не достигнув города, мы, однако, спустились посреди лагеря — то была небольшая армия моих соплеменников, приготовившихся взять приступом Немую башню и, если потребуется, вызволить меня силой. Мало было бы у меня шансов сохранить жизнь в случае такой битвы. К счастью, моя преданная и храбрая дочь вместе с ее отважным спутником предотвратили эту необходимость. Странно было оказаться среди друзей, выражавших великую радость по поводу моего избавления едва ли не беззвучно. Но на вопросы, на разъяснения времени недоставало. Я был вынужден принять все как есть и подождать, пока мне истолкуют происходящее.
Такая возможность выдалась позже, когда мы с дочерью остались вдвоем.
Войско отправилось брать Немую башню, а Тьюта и я пошли в ее палатку; с нами пошел и ее великан-спутник, который был не просто утомлен, но засыпал на ходу. Когда мы вошли в палатку, вокруг которой на некотором расстоянии стояли на страже наши горцы, он сказал, обращаясь ко мне:
— Могу я просить вас, сэр, дать мне время и пока предоставить воеводине возможность объяснить вам все? Она, я знаю, не откажется помочь мне в этом, как помогает во всем остальном, ведь у нас еще очень много нерешенных задач, которые необходимо решить, прежде чем минует угрожающая нам ныне опасность. Меня же одолевает сон. Я уже три ночи подряд не спал, но сделал за это время много дел и много тревожился. Дольше я не продержусь; а на рассвете мне нужно отправиться к турецкому военному кораблю, что находится вдали от берега. Корабль действительно турецкий, хотя не признается в этом; причем это тот самый корабль, который доставил сюда бандитов, совершивших оба похищения — и воеводины, и ваше. Мне необходимо заняться этим судном, потому что я лично уполномочен Национальным Советом предпринять любые меры для обеспечения нашей безопасности. И я должен отправиться на встречу с ясной головой, поскольку следствием этой встречи может быть война. Я буду в соседней палатке и приду по первому зову, если вы захотите увидеться со мной до рассвета.
Тут вмешалась моя дочь:
— Отец, попроси его остаться здесь. Мы не потревожим его нашим разговором, я уверена. Больше того, если бы ты знал, как я обязана ему, столь храброму и сильному, ты бы понял, насколько спокойнее мне, когда он рядом, пусть даже вокруг нас стоит лагерем целая армия наших отважных горцев.