Леди в саване

— Отец, пойми, наш брак с Рупертом был заключен по всем правилам и согласно обычаям нашей страны. Прежде чем обвенчаться, я объявила о своем желании архиепископу. Как представляющий твою волю в твое отсутствие, он дал разрешение и сообщил об этом владыке и архимандриту. Они согласились, потребовав от меня — что я нахожу справедливым — тайного обещания не отступать от взятой мною на себя задачи. Венчание совершалось по православному обряду, хотя было и необычным, потому что происходило ночью, в темноте, если не считать света, требуемого ритуалом. Что до венчания, то архиепископ или архимандрит Плазакский, помогавший ему, или же владыка, выступавший дружкой, — все они и любой из них расскажут тебе подробности. Твое доверенное лицо, архиепископ, выяснил все, что требовалось, о Руперте Сент-Леджере, жившем в Виссарионе, хотя Руперт не узнал, кто я или кем была. Но я должна рассказать тебе о том, как меня спасли.

И она принялась повествовать о тщетном пути на юг, проделанном ее похитителями; о препятствии, которое они встретили, иными словами, о кордоне, выставленном Рупертом, едва только услышавшим, что «дочери вождя» грозит опасность, хотя Руперт мало что знал про «вождя» и про «его дочь». Она рассказала, как бандиты зверски поторапливали ее, пуская в ход ятаганы; о том, что от ран ее оставались следы крови на земле, по которой она ступала; рассказала о задержке в долине, когда бандитам стало ясно, что дорога на север тоже таит опасность, если вообще не перекрыта; о том, как были назначены ее убийцы и как они караулили ее, пока их сообщники ходили разведать обстановку, и о героическом ее спасении благороднейшим человеком, ее мужем, — сыном моим, как впредь я буду его называть и, благодарение Богу, радоваться этому и гордиться этой честью!

Потом дочь рассказала мне о спешном возвращении в Виссарион, точнее, о состязании в скорости, которое выиграл Руперт, как и должно вождю; о приглашении, направленном архиепископу, и о созыве Национального Совета, который вручил Руперту кинжал своего народа; о пути в Илсин и о полете, совершенном моей дочерью и Рупертом — моим сыном — на аэроплане. Дальнейшее я знал.

Когда она закончила свой рассказ, спящий пошевельнулся и проснулся — мгновенно проснулся, что явно указывало на привычность для него походов и походной жизни. Он тут же вспомнил все обстоятельства и вскочил на ноги. Выказывая уважение, он секунду-другую молча стоял передо мной, прежде чем заговорить. А затем с открытой заразительной улыбкой сказал:

— Я вижу, сэр, вы все знаете. Я прощен? Прощен ради Тьюты и сам заслужил эту милость?

Я тоже уже поднялся. Этот человек мне сразу пришелся по душе. Моя дочь, поднявшаяся с колен, стояла подле меня. Я протянул руку и сжал его руку, скользнувшую навстречу моей с проворством, выдававшим искусного воина.

— Я рад, что ты мой сын! — сказал я. Это все, что я мог сказать, и думал именно так.

Мы обменялись теплым рукопожатием. Тьюта была довольна: она поцеловала меня и стояла, держа в своей мою руку, а другую — вложила в руку мужа.

Он призвал одного из караульных и послал его за Руком. Тот ждал зова и тотчас откликнулся. Когда край палатки был откинут, и мы увидели приближавшегося храбреца, Руперт — теперь я должен называть его так, потому что этого желает Тьюта, да мне и самому это нравится — сказал:

— Мне надо идти: я должен взять на абордаж турецкий корабль, пока он не приблизился к берегу. Прощайте, сэр, — на тот случай, если мы больше не увидимся. — Он так тихо произнес последние слова, что только я мог расслышать их. Потом поцеловал жену и, объявив, что намерен вернуться к завтраку, вышел. У последнего ряда караульных он встретился с Руком — мне непривычно называть его капитаном, хотя Рук действительно заслуживает капитанского звания, — и они вдвоем поспешили в порт на стоявшую под парами яхту.

КНИГА VII ВОЗДУШНАЯ ИМПЕРИЯ

Из подготовленного для Национального Совета отчета Кристофероса, военного писаря

июля 7-го, 1907

Когда господарь Руперт и капитан Рук оказались в пределах слышимости от неизвестного корабля, господарь окликнул его, прибегая поочередно к разным языкам — английскому, немецкому, французскому, русскому, турецкому, греческому, испанскому, португальскому и еще одному, которого я не знаю; вероятно, это был американский. К тому моменту вдоль всего фальшборта появились турецкие лица. Тогда господарь на турецком спросил капитана, и последний ступил на шкафут, где и остановился. На нем была форма турецкого военного моряка — в этом я готов поклясться, — однако он сделал вид, что не понял сказанного, после чего господарь заговорил вновь, на этот раз на французском. Прилагаю точный текст имевшего место разговора, не добавив ни слова. Я стенографировал разговор в то время, когда он происходил.

«ГОСПОДАРЬ. Вы капитан корабля?

КАПИТАН. Да.

ГОСПОДАРЬ. Какое государство вы представляете?

КАПИТАН. Это не имеет значения. На этом корабле я капитан.