Леди в саване

Помимо этого вам теперь известно и то, о чем я знал недостаточно: как он благодаря ловкости и преданности вашего нового адмирала уничтожил несметное число наших злостных врагов. Вы, принявшие от имени народа прекрасный дар, небольшое военное судно, знаменующее собой новую эру в вооружении морского флота, можете оценить, как великодушен человек, вернувший в мое владение мой дом. На пути сюда из Илсина Руперт Сент-Леджер посвятил меня в условия доверительной собственности, переданной ему благородным дядей его, Роджером Мелтоном, и — поверьте мне, он сделал это из душевной щедрости, с радостью, превосходящей ту, что испытываю я, — вернул последнему представителю рода Виссарионов по мужской линии наследство этого высокого рода.

А теперь, господа члены Совета, я подошел к иному предмету, который отчасти труден для меня, поскольку я сознаю, что вам известно об этом больше, чем мне самому. Речь идет о браке моей дочери с Рупертом Сент-Леджером. Я знаю, что этот вопрос ставил перед вами архиепископ, который, как опекун моей дочери на время моей отлучки по государственным делам, желал заручиться вашим согласием, поскольку до моего возвращения безопасность моей дочери была вверена прежде всего ему. И мою дочь оберегали даже не по причине каких-то моих заслуг, а по причине того, что она сама взяла на себя ответственность перед народом, невероятно тяжелую ответственность. Господа мои, будь она дочерью иного отца, я бы до небес превозносил ее храбрость, самоотверженность и верность своей стране, которую она так любит. Да стоит ли мне сдерживать себя и не сказать о ее подвигах того, что они заслуживают, ведь это моя обязанность — прославить их так, как никто из моих соотечественников не смог бы. Я не приведу ее в смущение и даже сам не устыжусь, если не стану молчать, когда мой долг побуждает меня говорить — долг воеводы, долг доверенного лица нашей страны и долг отца. Многие века о подвигах ее будут петь в песнях и будут слагать о них сказы. Ее имя, Тьюта, уже ставшее священным в этих краях, где его носила великая королева, и почитаемое всеми мужами Синегории, отныне будет символом женской преданности. О господа мои, мы идем дорогой жизни, и лучшим из нас на краткое время дано шагать под светом солнца, разгоняющего непроглядный мрак, и как раз по краткому этому маршу о нас должны судить потомки. Эта отважная женщина заслужила шпоры[108] — она ничем не уступит паладинам легендарных времен. И так совпало, что прежде чем она соединилась с достойным ее, вы, в чьих руках находится безопасность и честь страны, дали свое согласие на это. Вам выпало судить о том, насколько заслуживает ее этот доблестный англичанин, ныне мой сын. Вы оценили его, еще не узнав его мужества, силы и ловкости, проявленных им во славу нашего отечества. Вы рассудили разумно, о братья мои, и я от всего сердца благодарю вас за это — всех и каждого в отдельности. Он оправдал ваше доверие своими недавними подвигами. Когда, откликаясь на призыв владыки, он зажег синегорцев и выставил везде по нашей земле железный кордон, он еще не знал, что мог потерять ту, которая была ему дороже всех на свете. Он спас честь и жизнь моей дочери, совершив подвиг, который превосходит все известные нам из истории. Он взял с собой мою дочь, с тем чтобы вызволить меня из Немой башни и унести на воздушных крыльях, когда у меня не было возможности сохранить свободу на земле, ведь в то время я имел при себе документы международных соглашений, за которые султан отдал бы половину своей империи.

Отныне, господа члены совета, этот смелый человек навсегда будет мне любимым сыном, и я верю, что мои внуки, которые будут носить его имя, сохранят немеркнущую честь имени, в давние дни прославленного моими дедами. Если бы я знал, как благодарить вас за интерес, проявленный вами к моему детищу, я бы души своей не пожалел ради этого.

Синегорцы воздали должное речи воеводы — по традиции выхватили и подняли свои кинжалы.

Из дневника Руперта

июля 14-го, 1907

Около недели мы ждали послание из Константинополя в уверенности, что нам либо объявят войну, либо поставят вопросы в такой форме, что война станет неизбежной. Национальный Совет остался в замке Виссарион как гость воеводы, которому, согласно завещанию моего дяди, я приготовился передать все его имущество. Между прочим, вначале он отказывался, и только когда я показал ему письмо дяди Роджера и убедил его прочесть акт передачи, заранее составленный мистером Трентом, он сдался на мои уговоры. И наконец сказал:

— Поскольку вы, мои добрые друзья, так устроили дело, я должен согласиться — пусть даже из уважения к воле покойного. Но запомни, я соглашаюсь сейчас, оставляя за собой право отказаться потом, если я так захочу.