Леди в саване

Тьюта взглянула на меня и залилась краской, но продолжала сидеть, как сидела, и прижала бледную пергаментную тетушкину руку к своей молодой груди.

Записки Джанет Макелпи

июля 8-го, 1907

Я привыкла думать, что, когда Руперт решит жениться — или обручится, готовясь к женитьбе, — я встречу его будущую жену с той же любовью, которую всегда имела к нему. Теперь я знаю, что на самом деле в моих мыслях жила ревность, что на самом деле я боролась со своими инстинктами и притворялась, что не ревную. Но если бы я имела хотя бы малейшее представление о том, какой женщиной она будет, у моей ревности не было бы оснований. Ничего удивительного, что мой дорогой мальчик полюбил ее, ведь, по правде сказать, я и сама ее полюбила. Вряд ли когда-нибудь я встречала создание — женщину, я имею в виду, — со столькими достоинствами. Даже страшно говорить такое — вдруг я ошибаюсь, — но, думается, она так же хороша, будучи женщиной, как Руперт, будучи мужчиной. А можно ли сказать больше? Мне кажется, я любила ее, верила ей и знала ее, насколько это возможно, еще до того, как впервые увидела ее. Сегодня утром я сидела в своей комнате — ее до сих пор считают моей. Руперт сообщил мне по секрету, что, согласно воле его покойного дяди, все поместье Виссарион, замок и все прочее, на самом деле принадлежит воеводе, но хотя того и убедили принять это условие, он (воевода) не захочет ничего менять. Даже слышать не станет о том, чтобы я уехала отсюда, или сменила комнату, или еще что-то там. Руперт поддерживает его в этом, и Тьюта тоже. Что же остается, как не подчиниться: пусть мои дорогие решают по-своему.

Так вот сегодня утром, когда Руперт с воеводой были на заседании Национального Совета в большом зале, ко мне пришла Тьюта. Закрыв за собой дверь на задвижку, что меня немного удивило, она приблизилась, опустилась возле меня на колени и уткнулась головой в мои колени. Я провела рукой по ее прекрасным волосам:

— Что такое, Тьюта, дорогая? Что-то случилось? И зачем ты закрыла дверь на задвижку? Что-то не так с Рупертом?

Когда она взглянула на меня, я увидела, что ее чудесные черные глаза, с сиявшими в них звездами, полны слез. Но она улыбнулась сквозь слезы, и они так и не пролились. Я увидела ее улыбку, и у меня отлегло от сердца. Не подумав, я сказала:

— Благодарение Богу, с Рупертом все в порядке.

— Я тоже благодарю Бога, дорогая тетя Джанет! — произнесла она мягко.

Я обняла ее и прижала ее голову к моей груди.

— Ну, дорогая, скажи же мне, что тебя беспокоит?

Теперь из глаз ее закапали слезы, она опустила голову, пряча от меня лицо.

— Боюсь, я обманула тебя, тетя Джанет, и ты не… не сможешь… простить меня.

— Господи сохрани тебя, дитя! Нет ничего, что бы ты сделала, а я бы не простила. Если только ты не совершишь низкий поступок — потому что такое трудно простить. Скажи, что тебя тревожит?

Она бесстрашно посмотрела мне в глаза — слезы ее почти высохли — и гордо произнесла:

— Дочь моего отца не совершит обдуманно низкий поступок, тетя Джанет. Больше того, если бы я когда-нибудь сделала что-то недостойное, меня бы здесь сейчас не было, потому что… потому что я бы никогда не стала женой Руперта.

— Так что же это тогда? Скажи же твоей старой тете Джанет, миленькая.

Она ответила мне вопросом:

— Тетя Джанет, ты знаешь, кто я и как впервые встретилась с Рупертом?

— Ты воеводина Тьюта Виссарион, дочь воеводы или, точнее, была; теперь ты миссис Руперт Сент-Леджер. Ведь он по-прежнему англичанин и верный подданный нашего доброго короля.

— Да, тетя Джанет, — сказала она, — это так, и я этим горжусь, наверное, горжусь даже больше, чем гордилась бы, будучи той, чье имя ношу, — королевой давних дней. Но как и где повстречала я Руперта?..

Я не знала этого, о чем ей прямо и сказала.

Тогда она сама ответила на свой вопрос:

— Впервые я увидела Руперта в его комнате ночью.

В глубине души я понимала, что не могло быть ничего плохого в том, что она делала, поэтому молча сидела и ждала продолжения.

— Я была в опасности, я смертельно боялась. Боялась, что умру, — нет, не смерти. Мне хотелось помощи и тепла. И я была одета не так, как сейчас!

В этот миг я догадалась, откуда я знала ее лицо, почему узнала его, увидев в первый раз. Я решила подбодрить ее, смущавшуюся своих признаний, и сказала:

— Миленькая, мне кажется, я все понимаю. Не наденешь ли ты то платье… ту одежду… то одеяние, которое было на тебе тогда ночью, чтобы я смогла увидеть тебя в нем? Это не любопытство, дитя мое, но кое-что намного важнее такой глупой причуды.

— Подожди минуту, тетя Джанет, — сказала она, поднимаясь. — Я долго не задержусь. — И вышла из комнаты.

Спустя несколько минут она вернулась. Ее вид некоторых напугал бы, потому что она была одета в саван. Ноги ее были босы, но она пересекла комнату поступью императрицы и встала передо мной, потупив взор. Когда же она подняла голову и встретилась со мной глазами, по лицу ее пробежала улыбка. Она снова бросилась на колени передо мной, обняла меня и проговорила:

— Я боялась, что напугаю тебя, дорогая.