Ледяная дева

— Вот и славно. Матрена, подай прибор и на Мелентия Мстиславовича! — Софья провела рукой по скатерти, разглаживая ее. — Я рада, что ты все знаешь, не надо мучиться и что-то придумывать, объяснять. Я виновата, что вышла за тебя. Я говорила тебе. Это была ошибка. Я ее готова исправить и дать тебе развод, когда тебе угодно и на каких угодно условиях.

Супруги некоторое время молча смотрели друг на друга. Софья нынче с утра выглядела бодрее. Матрена уложила ее длинные волосы в высокую прическу, с которой Мелентий привык видеть Софью много лет.

— Я вот что подумал, — начал он с расстановкой, — ты столько пережила. Но ведь теперь ты вряд ли сможешь вернуться к… — он замялся, — к этому человеку. А я не сделал тебе ничего дурного. Да, быть может, мы жили немного скучно, пресно. Но я думаю, что остроты впечатлений тебе теперь хватит надолго. — Мелентий не смог удержаться от некоторой ироничности и кольнуть Софью, но тотчас же спохватился и продолжил миролюбивым тоном: — Я полагаю, что наш брак может продолжаться. При определенных усилиях с обеих сторон, — добавил он с некоторой натугой.

— Мне трудно себе представить, как мы сможем снова поселиться под одной крышей, что скажут люди, нас на порог приличного дома не пустят! Тебя уволят из гимназии!

Софья даже засмеялась, таким нелепым ей показалось предложение Горшечникова. Она искренне подивилась, откуда у него взялась такая смелость и широта взглядов?

— Вероятно, я не сразу окажусь здесь. Быть может, мы какое-то время поживем врозь. Но я буду навещать тебя каждый день, и потихоньку все войдет в прежнее русло, — уныло заключил Горшечников.

По лицу Софьи, по ее тону он понял, что мало что изменилось в ее отношении к нему. В ее глазах он, как и прежде, жалкое ничтожество! Нет, судьба побила ее, но не научила ничему! Она все так же не желает видеть его благородства и доброты! Она, как и раньше, строит сказочные замки, но в этих замках, как выясняется, живут не прекрасные рыцари, а людоеды! Но ничего, теперь им спешить некуда, рыцаря-людоеда скоро арестует полиция. В Петербурге ее тоже никто не ждет, там тоже преступник на преступнике. Стало быть, некуда ей теперь от него бежать, как ни крути, ему, Горшечникову, вскорости достанется. Может, еще маленько побрыкается, да и успокоится наконец!

Все эти мысли вихрем пролетели у него в голове. Поэтому он кротко посмотрел на жену и даже, осмелев, положил ладонь сверху ее руки:

— Сонюшка. Дай бог, все образуется!

Софья слушала мужа с изумлением. Она не могла понять, то ли Горшечнков совсем глуп и начисто лишен чувства собственного достоинства, то ли он действительно бесконечно добр и милосерден? А может, тут снова интрига?

Завтрак супругов был прерван появлением полицейского. Сердюков, проведя ночь в клоповнике, что именовался местной гостиницей, принял решение навестить Грушевку. Осмотреть место преступления и, если вдруг повезет, побеседовать с самим Синей Бородой. Сердюков пришел просить Софью, чтобы она дозволила ему взять ее экипаж и Филиппа Филипповича в подспорье. Ведь именно он спас ее, именно он мог показать на месте, как все происходило.

Старая кляча бежала быстро, как могла. Филипп не слишком и погонял, жалел животину. Убегалась вконец, коли сдохнет, другой не будет. Понятное дело, у барыни дела теперь совсем плохи. Что ж поделаешь, будем ездить на наемных, ему, Филиппу, хлопот меньше. А то он и конюх, и кучер, и мастер чинить эту развалюху, то бишь барский экипаж.

— А что, Филипп, — прервал его размышления седок, — давай-ка мы с тобой сначала посетим пруд, а уж потом подъедем к усадьбе, так правильней будет. Может, найдем чего-нибудь, что посторонний глаз не увидит.

Сказано — сделано. Не доезжая до дорожки, ведущей к крыльцу господского дома, свернули прямо к парку и уже дальше двинулись пешком к пруду. Снегу навалило много. Небесная канцелярия расщедрилась и отпустила белого пушистого благолепия от души. Сердюков и Филипп шли, увязая по колено, видать, после отъезда Софьи в парке не ступала нога человека. Добрели до пруда. Сердюков внимательно огляделся. Обширный пруд, окруженный деревьями и кустами, засохшими стеблями высокой травы с метелками, которые шуршали на ветру. Эта шуршащая трава придавала парку и пруду еще более заброшенный вид, в этом звуке чудилось нечто неприятное, угрожающее, словно шипение змеи.

— Ну, показывай, как тут все происходило, — приказал следователь своему спутнику.

— Сюда, батюшка, ваше высокоблагородие, — заспешил Филипп вдоль пруда. — Вот, извольте видеть, я тут два деревца-то и срубил. Как глянул, что топнет моя голубка, так одним махом и срубил их. Прихватил и вперед, на лед. А она уж ухнула под воду. Ох, думаю, пропала, не успел. Ан нет, Господь милостив, вынырнула. Видать, в последний разочек, а я ее тут и прихватил. Шубку, правда, разорвал. Да бог с ней, с шубкой-то! Матреша, золотые ручки, все зашила, исправила.