– Я не слежу. Просто должен передать тебе письмо, – не переставая улыбаться, близнец выудил из необъятного фартука сложенный вчетверо белый лист и положил передо мной. – Удачи, – добавил он и, сунув поднос под мышку, удалился.
Пару секунд я разглядывала лист, размышляя, может ли внутри быть яд. Или лезвие. Или скальпель.
– Может, лучше ты откроешь? – нерешительно предложила я Антону.
Он кашлянул. Подняв глаза, я поняла, что он усмехается, но так же невесело, как до этого.
– Боюсь, опция охранника шла в комплекте с должностью Зимней Девы, – сказал он.
Чашка, которую я несла к губам, дрогнула – мне чудом удалось не разлить кофе. Крепкая горечь, приправленная сладостью молочной пенки, медленно растеклась по небу.
Я молча взяла лист и расправила его – и сразу узнала старомодный почерк с завитушками. Письмо было от Лестера.
Дочитав, я поняла, что руки у меня дрожат, а строчки расплываются от непролитых слез. Солнце из больших стеклянных окон немилосердно жгло глаза. Грудную клетку так сдавило, что я не могла сделать вдох.
– Дыши, – голос Антона прозвучал, будто из-за забора. Или из-под одеяла.
Вот бы мне тоже под одеяло. Я потрогала повязку под кофтой. Что ж так больно-то.
– Вера.
– Двадцать лет уже Вера, – пробормотала я, смотря куда угодно, только не на Антона.
Всю неделю я старательно не думала о том, куда делся Лестер. Разум говорил –
– Дыши, – настойчиво повторил Антон, и голос его прозвучал совсем близко. Он опустился передо мной на корточки, и в носу засвербило от смутно знакомого запаха. Это, что, коньяк? – Вдыхай на четыре счета. Раз…
Вместо этого я задержала дыханье, пытаясь сдержать новый поток слез. Антон взял мои руки в свои – это было так правильно и одновременно так больно, что я уже сама хотела вернуть силу Зимней Девы, лишь бы заморозить собственное сердце.
Антон заглянул мне в глаза. Темно-каряя радужка почти сливалась по цвету со зрачком.
– Дыши, – он несильно сжал мои руки в теплых ладонях. – У тебя швы разойдутся.