Спали они в продуваемом полуразрушенном сарае, который почти не защищал от стужи. У каждого из них было по одному тонкому покрывалу – ненадежная защита в ночи, когда температура падала ниже нуля. Несчастные стремились урвать любой мешок, любую тряпку, что попадала им в руки, крали, вымаливали у господ. А часто и дрались из-за куска ткани. За первые три дня Уилл дважды видел, как люди избивали друг друга до полусмерти, пытаясь заполучить обрывка холстины.
Были и другие опасности.
Формально за рабов отвечал Тирак, но он передавал свои обязанности небольшой группе выкормышей, которые именовались Комитетом. Это были старые рабы, жившие у скандианцев много лет; именно они решали, жить или умереть их подданным. В обмен на власть и некоторые дополнительные привилегии вроде еды и одеял они поддерживали на дворе суровую дисциплину и раздавали остальным рабам задания. Те, кто им угождал и беспрекословно слушался их, посылались на самые легкие работы, а бунтари получали самые трудные задания, которые надо было выполнять на холоде. Тираку не было дела до чрезмерной жестокости своих прихвостней. Ему было попросту наплевать на людей: помрут так помрут, ему-то что за печаль! Всю работу за него выполнял Комитет, и жизнь его была легка и приятна.
Естественно, что у такого человека, как Уилл, неизбежно возникли проблемы с Комитетом. И случилось это на третий день. Юноша нарубил дров и тащил за собой по рыхлому снегу тяжелые сани. Одежда его вымокла от пота и подтаявшего снега, и он знал: стоит ему остановиться, как он задрожит от стужи. Кормили тут скудно, еды постоянно не хватало, не было и теплой одежды. Уилл чувствовал, как силы и мужество покидают его с каждым днем.
Согнувшись в три погибели, он втащил сани во двор и остановил у здания кухни, где их должны были разгрузить домовые рабы. Они отнесут расколотые полешки в тепло и скормят их огромным раскаленным печам. Уилл выпрямился, и у него закружилась голова. Из одной кухонной пристройки доносились голоса: один человек изрыгал проклятия, а другой – хныкал от боли.
Заинтересовавшись, Уилл пошел посмотреть, что случилось. Тощий оборванный юноша свернулся на земле клубком, а юноша постарше хлестал его канатом.
– Прости, Эгон! – плакал несчастный. – Я не знал, что это твое!
Они оба были рабами, понял Уилл. Но старший выглядел хорошо откормленным, и на нем была теплая одежда, пусть истрепанная и в пятнах; ему было лет двадцать. Уилл заметил, что во дворе было немного людей старше двадцати. Он подозревал, что мало кто из рабов жил дольше.
– Ты вор, Ульрих! – закричал старший. – Я научу тебя, как брать мои вещи!
Бешено размахивая канатом, он метил завязанным на нем узлом прямо Ульриху в голову. Лицо жертвы было сплошь в синяках, и, пока Уилл наблюдал за ребятами, под глазом младшего мальчика появилась ссадина, и лицо его залила кровь. Ульрих плакал, пытаясь закрыть лицо голыми руками, и этим только больше злил своего мучителя. Уилл был не в силах больше терпеть. Он выступил вперед, схватил конец каната, когда Эгон замахнулся для нового удара, и дернул его на себя.
Эгон потерял равновесие, споткнулся и отпустил канат, а затем в удивлении обернулся, чтобы узнать, кто осмелился ему помешать. Он ожидал увидеть Тирака или еще кого-нибудь из скандианцев – никто другой не решился бы вмешиваться в дела Комитета. К своему изумлению, Эгон обнаружил перед собой тощего низкорослого юнца.
– С него уже достаточно, – произнес Уилл, бросая канат в талый снег.
Эгон в ярости рванулся на него. Он был крупнее и выше Уилла и был готов проучить безрассудного незнакомца. Но что-то в глазах последнего остановило Эгона, когда он уже готовился нанести удар. В этих глазах не было страха. А еще юноша казался выносливым и явно был готов дать сдачи. Да это же новичок, понял Эгон, да к тому же в неплохой физической форме. С ним справиться будет не так уж и просто, то ли дело бедняга Ульрих.
– Прости, Эгон, – прогнусавил маленький оборвыш. Он подполз к старшему и уткнулся лицом в его изношенные ботинки. – Я больше так не буду.
Но Эгон уже потерял интерес к своей жертве. Он отпихнул его ногой. Ульрих, увидев, что представитель Комитета отвлекся, дал деру.
Эгон этого и не заметил. Он злобно уставился на Уилла, оценивая его силы. Да, с этим придется нелегко, но для бунтарей найдутся и другие способы расправы.
– Как тебя зовут? – спросил он, сощурившись; голос его сочился ядом.
– Меня зовут Уилл, – ответил ученик рейнджера, и Эгон медленно кивнул несколько раз.
– Я запомню, – пообещал он.
На следующий день Уилла отправили к колодцу.