Ледяная земля

– Еще раз доказать горожанам, что они в его власти. Люди, подобные Депарнье, правят с помощью страха, поэтому, если в округе появляется прославленный рыцарь, люди вроде этого горе-рыцаря видят в этом хороший шанс. Такой задира склоняет тебя к бою, убивает, и его собственная слава растет. Люди его боятся и уже не думают о том, чтобы усомниться в его праве на власть. Понимаешь?

Хорас медленно кивнул.

– Но так же не должно быть, – разочарованно протянул он. – Рыцари не должны так поступать.

– В этой части света, – объяснил ему Холт, – все именно так и происходит.

Глава 23

Эрл Эрак, капитан корабля «Волчий ветер» и член тайного совета верховных ярлов Рагнака, отсутствовал в Халласхольме несколько недель.

Возвращаясь через распахнутые ворота палат Рагнака, он насвистывал от радости: работа была сделана хорошо. Борса отправлял его по морю вдоль берега навестить одно из южных селений и расспросить тамошнего ярла, почему от него поступает так мало денег в казну. В последние четыре-пять лет Борса стал замечать некоторую недостачу. Не то чтобы выплаты сократились резко, нет, но с каждым годом они немного снижались.

Чтобы заметить это, нужен был быстрый ум, такой, как у Борсы. Кроме того, он отметил, что снижение доходов совпало с избранием нового ярла. Почуяв неладное, хильфманн поручил Эраку расследовать это дело и убедить местного правителя в том, что честность является лучшей политикой.

Надо признать, что, по мнению Эрака, «расследовать дело» значило схватить в предрассветной тьме спящего ярла за бороду и пригрозить раскроить ему череп топором, если он быстренько не пересчитает доходы и не доплатит разницу Халласхольму. Метод не самый учтивый, но крайне эффективный: ярл с большой охотой вернул недостающие деньги в казну.

По чистой случайности Эрак шествовал через ворота как раз в тот момент, когда мимо с лопатой в руке проковылял Уилл, направляясь чистить с дорожек снег. За ночь его насыпало изрядно.

Поначалу Эрак даже не узнал в этой изможденной развалине с шаркающей походкой молодого парня. Но копна каштановых волос, пусть спутанных и грязных, все же показалась ему знакомой. Ярл остановился, чтобы приглядеться.

– О темные боги, мальчик! – воскликнул он. – Ты ли это?

Тот обернулся и равнодушно посмотрел на ярла. Он просто реагировал на голос. Человека он не признал. Безжизненные, воспаленные глаза уставились на скандианца. Глубокая грусть охватила Эрака.

Конечно, он знал, как выглядят жертвы тепло-травы, и он знал, что ее используют для того, чтобы усмирить непокорных рабов. Он видел, как многие из них умирали, сраженные холодом, голодом и нежеланием жить, что было следствием пристрастия к траве. Стоило к ней привыкнуть – и человек уже ничего не хочет, ни к чему не стремится. Поэтому не стоит и надеяться, что он воспрянет духом. Именно это, в конечном итоге, людей и убивает.

Печально было видеть, до чего докатился этот юноша, – видеть эти глаза, когда-то исполненные отваги и решимости, лишенными всяких чувств.

Уилл ждал, что ему отдадут приказ. В глубине души шевельнулось воспоминание. Где-то он уже видел это лицо, слышал этот голос. Затем вспоминать стало так тяжело – трава затуманила мозг, – что, едва заметно встряхнувшись, он отвернулся и зашаркал к воротам чистить снег. Через несколько минут он взмокнет от тяжелой работы. А потом влага застынет, и холод снова скует его тело. Теперь он был хорошо с этим знаком – холод успел стать его постоянным спутником. Подумав о нем, Уилл почувствовал, что его неудержимо тянет ощутить вкус тепло-травы. Вместе с ней к нему придет покой.

Эрак наблюдал, как Уилл медленно и неловко склоняется над дорожкой, держа в руках лопату. Ярл негромко выругался и отвернулся. Прочие дворовые рабы уже работали у колодца, разбивая лопастями толстый пласт льда, что нарос за морозную ночь.

Он быстро прошел мимо, не одарив их ни единым взглядом. И он больше не насвистывал.

Двумя днями позже, почти ночью, Ивэнлин получила приказ явиться к Эраку.

Ей удалось найти себе такое место для сна, где ее согревал жар, исходящий от огромной печи, но жар не настолько сильный, чтобы она поджарилась заживо.

И теперь, в конце длинного трудного дня, девушка расстелила одеяло на жесткой соломе и облегченно рухнула, замотавшись в простыню с головы до ног. Подушкой ей служило небольшое полешко, которое девушка прикрыла старой рубашкой. Теперь она откинулась на него, прислушиваясь к звукам: кто-то зайдется в приступе влажного кашля (он был постоянным спутником тех, кто жил в Скандии зимой), кто-то заведет негромкий разговор. Поздние вечера были чуть ли не единственным временем, когда рабы могли свободно поговорить между собой. Обычно у Ивэнлин не оставалось сил, чтобы присоединиться к беседам.