Ледяное озеро

– А теперь, Чарли, я скажу тебе кое-что о полицейских. Они оказались совершенно бесполезными – так и не поймали парней, убивших моего брата. Один из полицейских улыбнулся мне и сказал, что жизнь порой бывает нелегкой. Какого черта он вообще говорил мне об этом? Что он в ней понимал? Ты меня слушаешь? Теперь ты меня понимаешь? Чарли, ты улавливаешь, что я тебе говорю? Это же надо – жизнь бывает нелегкой! Вот и все, что он мне сказал. Чего же мне еще было ждать от полицейских, Чарли?

Она обошла его и прошла по коридору к ванной. Сердце ее взволнованно билось. На этот раз все было по-другому. С этим человеком она занималась любовью. Она целовала его, она его обнимала. Легче ей от этих воспоминаний не становилось. Но дело надо было делать. Она всегда так говорила Хонигваксу. Некоторые вещи нельзя не делать. Ей сейчас надо было сделать так, будто убили его те, кто его избил. Это никого не должно было удивить. Случается, что иногда бандиты стреляют в живых людей.

И ей надо было сделать все правильно – она застрелит Чарли из его же пистолета.

В ванной она взяла плотную салфетку. Надо будет обернуть в нее оружие, чтобы не осталось отпечатков пальцев. Надо все хорошенько продумать. Теперь настала ее очередь делать дело, и все детали надо было учесть до мелочей.

Как удачно все складывалось! Никому в голову не придет, что она могла так избить Чарли, хоть он и был полным ничтожеством. Все сразу поймут, что его застрелили сразу же после того, как зверски избили. И никогда никто даже не заподозрит, что она имеет какое-то отношение к его смерти.

Теперь ее движения стали более плавными. Эта часть действа ей особенно нравилась. И в Нью-Йорке, и в Нью-Джерси получилось особенно хорошо, потому что там ее никто не торопил. Она могла насладиться удовольствием в полной мере. Камилла даже не удивилась, что сама убила в Штатах двух человек. Это же надо, какая там представилась возможность! Ей ведь так этого всегда хотелось, она долгие годы ждала, пока подвернется такая удача. Ей ведь нужна была только эта возможность, и умиравшие от СПИДа пациенты ей ее предоставили. Слабые были мужики. Ничего не смогли с ней сделать. А она растягивала удовольствие, получая его без страха за то, что ее поймают. Она мечтала о такой возможности с самого начала, с того самого времени, когда надоумила Вернера Хонигвакса проводить испытания в Штатах. Убивать умирающих. Добивать слабых и немощных. Вымещать на них свою ярость. Сшивать губы каждой жертве и потом оставлять прощальный поцелуй на губах трупа.

Камилла вернулась в гостиную. Она набросила на руку салфетку, взяла пистолет и положила два пальца на курок. Потом приложила две диванные подушки к плечу и руке, придерживая их другой рукой. Она сделала это для того, чтобы приглушить звук выстрела. Такой способ оказался слишком неуклюжим, и ей пришлось осторожно согнуться над телом Чарли, чтобы после выстрела не осталось следов крови. Она взглянула на избитое лицо, закрытые глаза, покрытые страшными синяками щеки. Кровь сочилась у него изо рта и носа, пробивалась из ран на разбитых губах и носу, текла из окровавленных челюстей в местах выбитых зубов.

– Он трогал меня за задницу, Чарли. Вот что он делал. Я это не выдумываю. Я это точно помню, хоть вспоминать о таком очень трудно. Я хочу об этом забыть, но никак не получается. Он мне гладил задницу, папочка мой. Ни вспоминать, ни думать об этом не хочу. Он заставил меня нагнуться над Полом и целовать его, а губы у него были сшиты, но я все его целовала и целовала, потому что папа держал мне одной рукой голову, а другой мне всю задницу оглаживал. Ты понимаешь? Теперь ты меня понимаешь, Чарли? Видишь, как это было?

Задав последний вопрос, Камилла выстрелила ему в голову чуть выше разбитого глаза.

Тело его судорожно дернулось, из простреленной головы фонтанчиком хлынула кровь, потом напор ее спал, но она продолжала течь, заливая лицо и растекаясь лужей по полу.

Выстрел сильно подействовал на Камиллу. Ноги у нее подкосились, колени перепачкались в крови. Она не смогла удержать подушки, одна из них упала на Чарли, вторая – рядом с ним. Она вымазала кровью и лодыжки. Камилла повернулась, как будто хотела поймать что-то в воздухе у себя за спиной, как будто там мелькнула какая-то тень, как будто кто-то за ней следил. Потом обернулась в обратную сторону в поисках места, куда было лучше положить пистолет. Ей хотелось смыть с себя кровь, хотелось кричать, что-то делать. Она ударила его по ноге и, войдя в раж, ударила снова.

– Прекрати, – крикнула она, – прекрати немедленно!

Может быть, это относилось к ней самой, может быть, к руке, гладившей ее попку, или к руке, державшей ее склоненную голову. Ей хотелось унять то возбуждение, тот ужас, который вселял в нее этот поцелуй, страх и возбуждение от этого поцелуя мертвеца, любимого ее брата, у которого были сшиты губы, как знак того, что он больше никогда никому ничего не скажет. И никто больше ничего никогда никому не скажет. Потому что ничего не узнает.

– Прекрати сейчас же!