Ледяное сердце не болит

Черт, как бы сейчас пригодилась давешняя диктофонная запись! Но Полуянов никаких столь давних пленок, конечно, не хранил. Эдак кассет не напасешься. Он оставлял магнитную запись до публикации статьи, особо стремные хранил и пару месяцев после того, как материал печатали, а потом – затирал другими интервью.

Однако как интересно!.. Вдруг мелькнувшая в блокноте фамилия Бахарева воодушевила журналиста. Она засвидетельствовала: он – на правильном пути.

А вот в конце разговора с Воскресенским наконец записаны его телефоны. Никакого, конечно, мобильного. В те времена сотовыми аппаратами простые люди не пользовались. Но зато записаны и его рабочий, и домашний.

По рабочему – звонить нечего. Теперь на месте киношколы – компания «Ойленбург», и никакого Воскресенского там быть не может. А вот второй, домашний, номер… Бывший директор подростковой киношколы вполне может проживать по тому же адресу…

Дом не так уж далеко: если судить по первым цифрам, где-то в Орехове. Только Москву-реку переехать – и ты на квартире Воскресенского…

Дима на секунду задумался. Что делать? Звонить?.. Или лучше не звонить, но узнать адрес и мчаться туда?.. Жаль, так и не перезвонил ему опер Савельев. Не рассказал: пробил ли он, как обещал, Воскресенского по своим милицейским каналам и каковы результаты.

Да, не в характере майора докладываться журналисту. Позвонить оперу самому? Нет, Дима гордый, он не станет этого делать. Уж лучше наберет номер Воскресенского.

Журналист сходил на кухню и налил себе еще стакан почти остывшего чифиря. Сердце и без него, правда, так бухало, что ни о каком сне не могло быть и речи.

Пока суд да дело, Дима придумал две легенды. Во-первых, что он скажет Воскресенскому, если тот вдруг возьмет трубку. И во-вторых, что говорить, если на звонок ответит кто-то другой. Или – включится автоответчик.

Набрал домашний номер кинодиректора. Часы показывали полпервого ночи – время для звонков не самое подходящее. Но плевать на условности. Он разыскивает свою невесту. Невесту, попавшую в лапы маньяку.

На звонок долго не отвечали. Десять гудков. Двенадцать. Пятнадцать… Полуянов собрался держать трубку до последнего – пока телефонная станция не сбросит звонок. Или – пока ему не ответят.

Трубку сняли на восемнадцатом гудке. Недовольный, заспанный женский голос. Кажется, тот же, только сильно постаревший, что отвечал ему по этому телефону почти десять лет назад. А может, и нет. Может, ему просто показалось. Заспанные голоса все похожи друг на друга.

– Алло…

Дима подпустил в голос бархатистости:

– Добрый вечер, извините, ради бога, за столь поздний звонок, но не мог бы я поговорить с Георгием Воскресенским?

– Не могли бы! – яростно отрубила тетка.

– А когда его можно застать?

– Георгий Петрович скончался.

У Димы упало сердце.

– Как? Когда?.. – пролепетал он в трубку, однако там, на другом конце провода, уже оборвали соединение, и ответом Полуянову были одни лишь короткие гудки.

Все его догадки, все его построения были разрушены в пыль тремя короткими словами: «Георгий Петрович скончался».

***

– Майор Савельев?

– Ох, Полуянов, повезло тебе, что я сейчас на дежурстве!..

– А то – что?

– Ты на часы смотрел?

– Детское время, всего-то без двадцати час.

– Ты очень рисковал.

– Чем?

– Узнать все, что я о тебе думаю. О тебе и о твоих родственниках по материнской линии.

Несмотря на грозные слова, голос Савельева звучал на удивление расслабленно. Может, он успел недавно хватить пару-другую рюмок. А может, просто выдалось спокойное дежурство, и опер был рад скоротать время – поболтать с посторонним человеком.

– Знаешь, майор, а я ведь, как выяснилось, пустышку тянул с этим Воскресенским. Сначала так все ловко складывалось… А теперь, оказывается, Воскресенский умер.

– Я знаю.

– Знаешь? А почему мне не позвонил?

– А ты что, генерал, чтобы я тебе докладывался? – хохотнул опер.

– Жаль, что мы с тобой в одни ворота играем. Я тебе информацию сгружаю, а ты мне – нет.

– Ладно, не обижайся, крыспондент. – Поистине, Савельев был сегодня ночью настроен чрезвычайно благодушно. – Служба у нас такая. Тайна следствия и прочая туфта.

– А не знаешь, когда он умер? И от чего?