Ледяное сердце не болит

– И вот Воскресенский, – несмотря ни на что, продолжал Полуянов, – перед смертью дал своему другану наказ: найти его обидчиков и расплатиться с ними. А сам взамен чем-то с товарищем поделился – ну, например, сбережения ему свои завещал. И теперь кореш Воскресенского выполняет за него, умершего, его миссию: мстит.

–, Бескрайнее море кипучей фантазии, – иронически прокомментировал Савельев. – И что тебе от меня надобно, золотая рыбка?

– Позвони в колонию, где сидел Воскресенский. Выясни: с кем он там находился в близких отношениях.

– Ладно, позвоню, – кивнул майор.

– Давай звони прямо сейчас, – настойчиво молвил Полуянов.

– Ты что, сбрендил? Полчетвертого ночи!

– А у нас зоны-то где расположены? На Урале да в Сибири. Так ведь на Урале сейчас почти шесть утра, в Красноярском крае – восемь, в Хабаровском – одиннадцать. Самое рабочее время.

– Послушай, крыспондент: не выламывай мне руки. Я тебе сказал – позвоню, значит, позвоню. Но не сейчас.

– Ну, тогда я тебе объяснение про Воскресенского напишу не сейчас. Зачем тебе вообще про него что-то знать, если человек два года назад копыта откинул?

– Не надо шантажировать, – нахмурясь, сказал Савельев, – сотрудников милиции во время несения ими службы.

– Зачем шантажировать, слюшай, – откликнулся Полуянов почему-то с восточным акцентом. – Я думал, ты мне друг, поэтому к тебе через всю Москву ночью помчался. А ты для меня один звонок сделать не хочешь!..

– Господи, – поморщился майор, – да что у тебя за шило в заднице!

– Я, – раздельно сказал Дима, – хочу. Найти. Свою невесту. Как можно скорей. Пока с ней не сотворили то же, что с Бахаревой.

– Ладно.

Майор уселся за свой стол. Отодвинул едва начатое полуяновское объяснение. Открыл ключом ящик, вытащил оттуда блокнот. Полистал его. Нашел нужное. Затем выудил из стола толстенный справочник. Пошелестел страницами. Заметил:

– Повезло тебе, крыспондент. Колония, где отбывал наказание Воскресенский, находится под Якутском.

– Значит, плюс шесть часов, – невозмутимо откликнулся Полуянов. – Там сейчас около десяти утра.

Сверяясь со справочником, Савельев набрал многозначный номер. Потом проговорил в трубку:

– Привет, старлей. Это майор Савельев из Москвы тебя травмирует. Старший оперуполномоченный Первого Северного УВД. Можешь меня с начальником оперчасти соединить?.. А как его звать-величать?.. Он у вас, не подскажешь, человек новый или как?..

Выслушав ответы, опер прикрыл трубку ладонью и прошептал журналисту:

– Тебе повезло. Тамошний главный кум двадцать лет у них на этой работе.

Потом в трубке что-то проквакали, и тон Савельева стал более почтительным:

– Здравствуйте, Иннокентий Васильевич. – Дальше последовали процедура представления, короткий диалог о погоде и замечание майора: – Ну, с вашими якутскими морозами Москва никогда не сравнится… Я что звоню?.. Может, вы помните, отбывал у вас наказание такой Воскресенский… Да, я знаю, что два года как умер… Я потому и спрашиваю: какие у него отношения были с другими зэками?.. – Выслушав, задал новый вопрос: – А с кем он в корешках ходил?.. Так что ж, у вас оперчасть совсем не работала?.. Кисленков, говорите? Записываю: Иван Адольфович. Тоже москвич? А когда он освободился?.. Да, понял, спасибо…

Наконец Савельев положил трубку. Провел пальцем за отворотом свитера. Прокомментировал:

– Ох уж эти якуты!.. Хитрющие!.. Как настоящие чукчи, прости господи!.. Словом, был у нашего Воскресенского на зоне один дружбан: Кисленков Иван Адольфович, тоже из Москвы. Освободился через две недели после того, как Воскресенский, прости господи, преставился.

– Надо пробить этого Кисленкова, – задумчиво сказал журналист. – Где он сейчас?

– Слушай, давай без указаний, а, крыспондент? Мне начальников и без тебя хватает. Садись вон лучше за тот стол и доканчивай свою эпопею.

***

В начале пятого утра Полуянов вышел наконец из здания ОВД. Кажется, он сделал сегодня все, что мог. Все, что должен был.

Однако ни к каким результатам это не привело. Куча информации, ворох догадок. Стройные версии, под бульдозерным напором фактов обращающиеся в хлам…

К Наде он так и не приблизился. И спать хотелось смертельно. Почти сутки Полуянов был на ногах. Сейчас он приедет в квартиру Нади, примет в качестве снотворного семьдесят граммов водки и завалится спать хотя бы до полудня.

«А каждый час может отобрать у тебя Надю навсегда», – прошептал внутри чей-то ехидненький голос.

«Матиц» завелся лишь с третьего раза, с явной неохотой. Масло застыло и в движке, и в коробке передач. Рукоятка сцепления двигалась, как в вазелине. Небывало морозная ночь стояла над Москвой.

У Киры, разгильдяйки, конечно, не нашлось в новенькой машине ни щетки, ни скребка. Пришлось обмахнуть снег с бокового стекла перчаткой. С лобовым стеклом справились дворники.

Дима выехал на Ленинградку и опять старательно настраивал себя на мысли о деле, но в голову ему ровным счетом ничего не лезло. Подумал о Родионе. Бедняга таксик почти сутки сидит один дома. Перед тем как самому ложиться спать, надо его обязательно вывести на улицу. И покормить, конечно, тоже.