Ледяное забвение

Проанализировав полученную информацию, Сокольский начал следить за бывшим подполковником и его любовницей, чтобы уличить Светлану в том, что это она заказала убийство мужа, дабы впоследствии, когда все уляжется, выйти замуж за своего любовника. Вещевой же рынок стал бы свадебным подарком от покойного Баранникова, все состояние которого унаследовала бы она. Бывший опер угрозыска Шубкин, в отличие от своей пустоголовой подруги, прекрасно понимал, что едва милиции станет известно об их любовной связи, как они сразу попадут под подозрение. Но на кону стояли огромные деньги — акции Баранникова стоили миллионы, — и он взялся организовать все так, что комар носа не подточит. От Светланы требовалось лишь одно — уговорить Римму сходить в детективное агентство и заказать от ее имени слежку за мужем, что Римма и сделала. Играть ей ничего не надо было, и потому со своей ролью она легко справилась и действительно позвонила при Ладогине Светлане, не подозревая в тот момент, какая на самом деле роль ей уготована.

Расколов «безутешную» вдову, Сокольский хотел сам задержать Шубкина, но взять живым его не удалось — экс-подполковник милиции предпочел пустить себе пулю в лоб, чем провести остаток дней за решеткой, ведь за убийство Риммы, которую он, по показаниям Светланы, собственноручно утопил в ванне, и за организацию убийства Баранникова и заказанное им убийство в ИВС своего бывшего коллеги майора Купреянова ему грозило пожизненное заключение. Из-за самоубийства Шубкина теперь практически невозможно было выйти на киллера и «оборотней» в ИВС, но для Сокольского главным было то, чтобы сняли подозрения с Ильи Ладогина и его незадачливого коллеги Еремина.

Когда Сокольский лично доставил задержанную им Светлану Баранникову в городскую прокуратуру к Ползучеву и положил ему на стол ее чистосердечное признание, Ползучев лишился дара речи и мысленно перекрестился, что не успел доложить прокурору о своих «успехах». Вынести постановление об освобождении Еремина было мало, надо еще немедленно подчистить дело, чтобы его самого не посадили за фальсификацию. Впрочем, для Ползучева все закончилось тем, что его просто отстранили от дела, из которого он изъял и уничтожил сфабрикованный им протокол допроса Купреянова. «Важняк» Василевская, принявшая это дело к производству, топить коллегу не стала, но настоятельно посоветовала ему самому уйти из прокуратуры, что Юра Ползучев и сделал, без особого сожаления сменив прокурорский китель на респектабельный костюм адвоката. Василевская же довела уголовное дело до суда, и Светлана Баранникова оказалась на скамье подсудимых.

После того как в этой детективной истории была поставлена точка, Илья получил наконец в своем почтовом отделении бандероль из Германии. К распечатанному на принтере русскому переводу дневника Гюнтера Келлера была приложена фотография с портретной зарисовкой какой-то девушки. На обратной стороне этого фото Магда своей рукой написала: «Lida Korneeva, Charkow, November 1941».

* * *

Начав читать дневник обер-лейтенанта вермахта Гюнтера Келлера, Илья поймал себя на мысли, что не воспринимает этого немецкого офицера как врага, хотя тот и воевал на стороне нацистской Германии против антигитлеровской коалиции. И дело тут было даже не в том, что Гюнтер с первых строк своей исповеди позиционировал себя как противник нацистского режима. Просто Илья понимал, что окажись он на месте этого немца в тех реалиях, в которых Гюнтеру пришлось жить, он тоже ушел бы во внутреннюю эмиграцию и на этом вся его борьба с режимом и закончилась бы.

О том, что такое тоталитарный режим, Илья знал по собственному опыту общения с КГБ, попортившему ему немало крови во времена канувшего в Лету СССР. Неприятие советской системы, зацикленной на коммунистических догмах, Илья стал испытывать, еще будучи юным пионером. Заключалось оно, правда, всего лишь в том, что ему осточертело носить на шее красный пионерский галстук, который Илья и его одноклассники-пионеры называли «ошейником». Освободиться же от обязательного ношения этого атрибута советского пионера можно было, только вступив в комсомол, в который принимали с четырнадцати лет. Дабы поскорее избавиться от «ошейника», Илья вступил в комсомол даже на три недели раньше, чем ему исполнилось четырнадцать.

В отличие от пионерии пребывание в ВЛКСМ было уже не бесплатным. За приколотый на школьный пиджак нагрудный комсомольский значок с барельефом Ленина на фоне красного знамени нужно было теперь платить ежемесячные членские взносы. Для школьников комсомольский взнос составлял всего две копейки. Сумма, конечно, пустячная, и посему никого не смущало, что за школяра-комсомольца, не имеющего официальных доходов, фактически платили членские взносы его родители, давно вышедшие из комсомольского возраста.