— Мадемуазель, — мягко обратился он к посетительнице, — я сделаю все, что от меня зависит, но больной только что перенес трепанацию черепа.
— Это очень серьезная операция, не так ли?
— Да, очень.
— Хорошо, я вернусь позднее.
От досады мадемуазель Грандье чуть было не расплакалась, и это возымело свое действие.
— Не волнуйтесь, я проведу вас к раненому, — тут же успокоил девушку доктор.
— О месье, я так благодарна!
— Помочь вам — мой долг. Но будьте крайне осторожны, больной очень слаб и от чрезмерного возбуждения ему может стать хуже.
— Я должна рассказать, кто я, откуда.
— Не нужно, дитя мое. Храните свои секреты, они принадлежат вам одной; моя задача — сделать для вас то, что в моих силах.
Через десять минут доктор привез молодую девушку в больницу и сам проводил в маленькую палату, где лежал Жервэ. По дороге он кратко рассказал об операции и о состоянии больного. Рана несчастного была ужасна. Удар, нанесенный тяжелым предметом, кастетом или молотком, пришелся немного выше уха. Раненый, когда его нашли, был в коме и обязательно бы умер, если бы не своевременно произведенная трепанация. В безнадежных, казалось бы, ситуациях эта сложнейшая операция нередко дает хорошие результаты. Именно так, к счастью, случилось и с Жервэ; после операции он пришел в себя и, несмотря на слабость, уже был на пути к выздоровлению.
Проводив девушку до палаты, врач ушел. Марта бесшумно подошла к постели больного, легко тронула его за руку, но заговорить не решилась. Видя ее колебания и понимая, что только нечто очень важное могло привести сюда эту красивую девушку в черном, Жервэ попытался, хотя и был очень слаб, начать разговор.
— Чем могу служить, мадам… Мадемуазель?..
— Марта Грандье.
— А, его дочь… и в трауре… Боже, что случилось?
— Мой отец умер. В Мезон-Лаффите совершено убийство, вы тоже оказались жертвой покушения. И во всем этом обвиняют невинного человека! Умоляю, месье, расскажите мне, что с вами произошло; кто вас ударил, как, при каких обстоятельствах? Постарайтесь вспомнить, прошу вас!
— К сожалению, мой рассказ будет краток, — тихо прошептал раненый. — Я преследовал верхом человека в коричневой ливрее… которому ваш отец вручил перед этим конверт… Человек тоже был на лошади… а привел ее лесной объездчик.
— Не помните, как выглядел человек в ливрее?
— Он показался мне высоким… сильным… светловолосым. Гладко выбрит, как слуга… из хорошего дома. Он скакал галопом, иногда поджидал меня… потом опять уходил, как если бы хотел заманить… в ловушку. Я слишком поздно это понял. Скачка длилась уже четверть часа… и, хотя я плохо знаю лес, мне показалось, что мы движемся по кругу… в ограниченном безлюдном пространстве… Да, без сомнения, мы вновь пересекли тот перекресток… те же деревья… та же калитка… А я был один… без оружия… Положение показалось мне серьезным, я стал догадываться, что мне готовят западню. Вот снова проезжаем мимо калитки… она широко открыта… Человек поворачивается в седле, смеется мне в лицо… громко свистит… И вдруг что-то обвивается вокруг моей головы… охватывает туловище… Это лассо! Я уже не могу двинуться и, как куль, со страшной силой сброшен с коня на землю… Я все же пытался бороться, кричать, защищаться… Мне не дали. Человек в одежде лесного объездчика выскочил из-за дуба… это он держал лошадь под уздцы… там… на перекрестке… О, я узнал бы его и через много лет!.. Невысокий, коренастый, очень ловкий, с каштановой бородой… Все произошло молниеносно. Сильнейший удар по голове… Мне показалось, что моя бедная голова раскалывается, разлетается на куски…
Марта вытирала слезы, слушая эту исповедь, голос раненого был тих и временами почти неразличим.
— Довольно! Прошу вас, остановитесь, — воскликнула молодая девушка, видя, каких усилий стоит сыщику этот рассказ. — Спасибо, от всего сердца спасибо! Ваши слова избавят от отчаяния безутешных стариков родителей, возвратят свободу и честь невиновному. Теперь я тоже многое могу рассказать, если только вы в состоянии слушать.
— Говорите, мадемуазель, говорите. Если я буду знать все, я успокоюсь, мне необходимы подробности этого ужасного дела… Но позвольте мне еще одно добавление… Человек, набросивший на меня лассо, действовал с удивительной ловкостью. Ведь он бросил его в тот момент, когда я шел тройным галопом, низко пригнувшись в седле… Единственные, кто способны на такое, — латиноамериканцы… гаучо… мексиканцы… Этот человек, несомненно, иностранец и долго жил в Южной Америке…
«Как хорошо! Часть обвинений против Леона Фортэна уже рушится, — подумала тем временем Марта. — Он не причастен к покушению в лесу. Этот бедный полицейский — живое свидетельство его невиновности. И мы, конечно, также докажем, что не он убийца несчастного с улицы Сен-Николя».
Затем мадемуазель Грандье рассказала сыщику об аресте Фортэна и об уликах против него. Жервэ уже начал уставать, но старался запомнить все подробности.