Ледяной ад

Панов и Руденко, устроившись за столом из березового дерева, допили чай и прикончили водку. Остаток вечера они продремали у камина. Около полуночи объевшийся и захмелевший Руденко отправился в отведенную комнату, чтобы погрузиться в глубочайший сон — плавание без сновидений.

Утром, после позднего и неторопливого завтрака, друзья поехали в Петербург. Сидящий за рулем Панов разливался соловьем; Руденко слушал вполуха, размышляя над предстоящей встречей.

Когда они миновали Царское Село, Панов спросил у адмирала, знает ли тот, что Николай Второй и его семейство жили там под арестом, ожидая высылки в Англию. Не слишком нуждаясь в ответе Руденко, Панов начал описывать, как царь коротал дни в заточении, изучая карту Лондона, читая детям вслух рассказы Артура Конан Дойла и беспокоясь, сумеет ли сын оправиться от болезни настолько, чтобы перенести морское путешествие.

— Корь! — Панов покачал головой. — Удивительно, какие мелочи круто меняют ход истории!

Руденко терпеливо внимал лекции. Панова всегда завораживала ирония судеб.

— Подумать только! Если бы не это маленькое невезение, царь с женой и детьми уже в семнадцатом мог пить чай со своими кузенами в Лондоне!

Руденко хрипло усмехнулся, глядя на друга: подбородок целеустремленно выдается вперед, руки крепко держат руль. «Все наше поколение слишком поздно село за руль», — подумал адмирал и закрыл глаза. Журчание голоса старого товарища доставляло почти физическое удовольствие, навевая дремоту.

Спустя какое-то время адмирал, вздрогнув, проснулся. Панов несся по длинному проспекту вдоль замерзшей Невы.

Во сне Руденко сполз на сиденье, и капот оказался на уровне глаз. Адмирал полюбовался на разнообразные фасады дворцов, пролетавшие мимо, затем, зевнув, сел. Они подъезжали к Петропавловской крепости.

— Отсюда все и началось, — объявил Панов. Здесь его повесили в девятнадцать лет, старшего брата Ленина. Приходило ли когда-нибудь в голову палачам, что последует дальше? Ничто не высекает искру лучше, чем казнь родного человека, правда? Знаешь, жену генерала Гайяпа казнили на парижской гильотине, а ее сестра умерла во французской тюрьме в Индокитае. В эту сестру был влюблен Хо Ши Мин. — Панов раскопал данный эпизод, будучи в Ханое.

Бухнула старинная пушка в крепости, возвещая наступление полудня. «Еще полчаса, — думал Руденко. — Панов тянет время, едет, лишь бы ехать, без всякой цели бороздя засыпанные снегом улицы».

Они миновали Военно-морской музей и университет, сфинксов у Академии художеств, пересекли Николаевский мост, ведущий к Адмиралтейству, что возносит к небу длинный тонкий золотой шпиль.

«Сколько вечеров я провел, гуляя по этим до боли прекрасным улицам с Василием, когда тот был еще курсантом?» думал Руденко. Он снял фуражку и положил между ветровым стеклом и приборной панелью, посмотрел на кокарду: золотой якорь на эмалированной бляхе, золотые лавровые листья, российский двуглавый орел. Когда-то адмиральская форма была предметом его мечтаний и устремлений, символом исполненного предназначения, своего рода святым граалем. Теперь она превратилась в тяжкую ношу.

Панов умело направлял машину вдоль реки и каналов, мимо скверов и зданий, насчитывающих не одно столетие. Выглянуло солнце. Промелькнула бывшая зингеровская фабрика швейных машин, потянулась цепочка соборов, возвращенных Церкви, среди них Казанский, в котором совсем недавно располагался Музей религии и атеизма.

Запылал на солнце массивный позолоченный купол Исаакиевского собора. «Странное место», — вдруг подумалось Руденко. Из-под купола когда-то свисал маятник. Он вычерчивал на песке идеальные эллиптические формы, доказывая вращение Земли вокруг своей оси и Солнца. Однажды весной, во второй половине дня, Руденко привел в этот собор курсанта Немерова и объяснил ему принцип навигационной системы, используемой в современной субмарине. Потом они отправились пить кофе в «Асторию», и Василий рассказал о своей девушке. Официантка приняла их за отца с сыном. То было одно из счастливейших воспоминаний Руденко.

Впереди показались романские формы Адмиралтейства.

— Осталось несколько минут, Георгий Михайлович, — сказал Панов. — Пожалуй, нам стоит поговорить.

Он прижал машину к тротуару и заглушил мотор. Руденко обернулся к другу.

Панов вздохнул:

— Что бы Чернавин ни потребовал от тебя, постарайся увильнуть.

— А чего он хочет? — спросил Руденко.

— Того же, что и всегда, — влияния.

— Но какого именно?

Панов потряс вторым подбородком: