Ледяной лес

Я сильно удивился. Вчера на балу они выглядели как самая счастливая пара на свете. Тристан задумчиво продолжил:

– Баэлю пришлось отказаться от участия в конкурсе, и это нанесло сильный удар по его самолюбию. Многие говорят, что он специально травмировал себя, лишь бы не выступать. Мол, испугался, что не сможет победить. Думаю, Лиан помогла бы ему это пережить и изменить все в лучшую сторону. Конечно, мне жалко Хюберта, но будет лучше, если они с Лиан расстанутся.

Я не знал, что сказать. Мне искренне нравился Хюберт, и я не хотел, чтобы ему причинили боль. Но в то же время был согласен и с тем, что Баэль как никогда нуждался в поддержке близкого человека.

Тристан сел в кресло и о чем-то задумался. Я же попытался воспроизвести в голове композицию, с которой собирался выступать: гармония насыщенных звуков, нежная проникновенная мелодия, неперегруженная техника исполнения.

В коридоре стало тихо: все наконец-то разошлись по своим комнатам. Через мгновение до меня уже доносились звуки музыки. Конкурс начался. Я вслушивался в каждую мелодию, но ни одна не трогала меня до глубины души.

Объявили Мориса Либерто, подающего надежды скрипача, которого называли вторым Баэлем. Судя по тому, что я услышал, даже десятилетний Антонио играл куда лучше.

Следом выступал Аллен Хюберт. Публика встретила его бурными аплодисментами: все же он был крайне популярен. Но вот овации смокли, секунды бежали, а музыка все не звучала. Почувствовав неладное, я вскочил с места, но Хюберт уже заиграл.

Вслушиваясь в мелодию, я нахмурился: в этот раз он играл хуже, чем тогда, на отборочном выступлении. Может быть, ссора с Лиан так повлияла на него? Мелодия лилась, но в середине, допустив серьезную ошибку, Хюберт стал играть мимо нот. Еще секунда – и воздух пронзил звук захлопнувшейся крышки, наступила тишина. Видимо, Хюберт не выдержал и прекратил выступление.

– Да, это серьезно отразится на его репутации, если он снова захочет подать заявку на участие, – с сожалением пробормотал Тристан.

Я кивнул в знак согласия.

– Такие, как он, мне хорошо известны, – продолжил друг. – Сейчас он вернется к Лиан, и они снова поссорятся.

– Почему ты так уверен?

– Лиан попытается утешить его, а он разозлится и скажет, что во всем виновата она.

– А ты и вправду хочешь, чтобы они разорвали помолвку.

Тристан ухмыльнулся, но в этот момент в дверь постучали.

– Господин Морфе, скоро ваш выход.

Весь день я пытался сохранять хладнокровие, но стоило услышать эти слова, как мое сердце учащенно забилось. Его стук был настолько сильным, что отдавался в ушах. Только теперь я со всей ясностью осознал, что буду стоять на сцене Канон-холла. Один.

– Ты справишься. Волнение уйдет, как только ты сядешь за инструмент.

Я снова согласился с ним.

Мы вышли из артистической, следуя за сотрудником театра. Тристан поспешил занять место в зрительном зале, а меня привели за кулисы и оставили дожидаться своей очереди. Волнение сковало тело так крепко, что мне казалось – вот-вот умру. Я не обращал внимания ни на что вокруг, даже не понимал, что играет мой предшественник.

Наконец объявили:

– Коя де Морфе.

Шквал оваций оглушил меня. В попытке успокоиться я приложил руку к груди и вышел на сцену. Передо мной раскинулся огромный зал, тысячи взглядов устремились на меня. Ноги плохо слушались, каждый шаг давался с огромным трудом.

До фортепиано оставалось совсем чуть-чуть, когда я почувствовал непреодолимое желание посмотреть на судей. Отец всем своим видом показывал, насколько гордится мной. Я кивнул ему и перевел взгляд на графа Киёля. Он тоже подарил мне улыбку, но я сделал вид, что не заметил ее. Баэль, я ненадолго позаимствую титул, по праву принадлежащий тебе. Пока ты снова не вернешь его себе.

Овации зрителей – радость для меня. Признание – огромная честь.

Неужели тебе этого было мало? Зачем искать того единственного…

Я подошел к инструменту. Его черная лакированная поверхность красиво переливалась в свете канделябров, и фортепиано будто парило над сценой. Краем глаза я видел, как сияет золотом большая буква «Д», рядом красовался росчерк «Канон». Передо мной было Ночное сияние, один из четырех Имтуриментов – последнее фортепиано, сделанное Джеем Каноном. Инструмент, на котором играли лишь величайшие маэстро.

Я сел за фортепиано, дыхание от волнения участилось. Банкетка была отрегулирована идеально. Дрожащими руками я поднял крышку и, прекрасно понимая, что сейчас не время и не место, не удержался и провел рукой по клавишам.

Пальцы ныли от желания играть. Все во мне кричало, что сегодня я продемонстрирую свое лучшее исполнение. Моя музыка позволит мне завоевать титул де Моцерто, сделает меня самым известным пианистом и… будет жить вечно.

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Все мысли, роящиеся в голове, моментально исчезли. Снова я оказался в пучине темноты наедине с инструментом. Все сделалось неважным: отец, моя мечта, поклонники, Хюберт и Лиан, Тристан, Баэль и его истинный ценитель.

Баэль… И его истинный ценитель.