Я вдруг почувствовал, как накатывают слезы, и растерялся. Эмоции, которые я так пытался спрятать, вырвались наружу. В голове стало пусто. С каких нот начинается мелодия? На какие клавиши ставить пальцы? В каком темпе играть?
А затем, словно издалека, до меня донеслись звуки скрипки, и я резко открыл глаза. Фортепиано исчезло, как и привычная мгла. Теперь меня окутывала белизна, ослепительная до рези в глазах.
Я узнал место. Передо мной раскинулся Ледяной лес. Мистический, живущий лишь в легендах, добраться до которого невозможно. Там, где боль наполняет душу.
Среди деревьев я увидел Баэля. В руках он держал Аврору. Скрипка блестела, будто сделанная изо льда. Казалось, она принадлежит этому месту. В воздухе плыла волшебная мелодия, выводимая рукой Баэля.
По щекам побежали слезы. Я протянул руку, желая прикоснуться к Баэлю, но его фигура стала удаляться. Мелодия становилась все тише. Нет, это мой слух не воспринимал ее. Сердце сжалось от боли. Почему я не понимаю его музыку? Я ведь так хочу услышать ее…
– Господин Морфе?
Я распахнул глаза. Передо мной, словно в дымке, виднелось черное фортепиано, а по правую руку находился зрительный зал. Взгляд задержался на судейской ложе: отец взволнованно смотрел на меня. Я с опаской коснулся своей щеки. Слез не было.
На душе стало легко.
– Я отказываюсь от участия, – громко произнес я в зал и под громкий шепот зрителей покинул сцену.
Выбежав в фойе, я направился к черному ходу. К счастью, по пути мне никто не встретился, лишь голос Тристана звучал где-то позади. Я сделал вид, что не слышу криков друга, и побежал к холму, возвышавшемуся за зданием театра.
Земля, укутанная снегом, казалась воплощением чистоты. Еще никто не успел разрушить эту белоснежную гармонию. Я первым вторгся в снежную сказку, взбираясь на холм. Именно здесь недавно произошла дуэль. Я уселся на землю, где, возможно, стоял победитель. Брюки быстро намокли, но меня это совершенно не волновало.
Передо мной как на ладони лежал город, завернутый в белое одеяло, а сбоку возвышалась громада Канон-холла, похожая на средневековый замок. Оттуда доносились еле различимые звуки музыки: страстная мелодия виолончели, растапливающая печаль. Она единственная сегодня звучала искренне и очень понравилась мне. По-настоящему желая музыканту победы, я упал на спину в холодные объятия снега и по-детски рассмеялся, вспомнив свой побег.
Теперь меня ничего не волнует. Эти три года не станут для меня непосильной ношей.
Вдруг щеку обожгло холодом: лицо облепил снег. И сразу последовал новый удар.
– Глупый Коя де Морфе!
Кто-то с силой бросил снежок. Щека горела.
– Эй, прекращай, – прокричал я, счищая снег и прикрывая лицо руками. Но теперь огромный ком ударил в живот.
– Глупый, никчемный, жалкий, – воскликнул задорный голос, и сразу последовала новая атака.
– Прекрати, прошу, – завопил я, вскочив на ноги.
Глаза слезились из-за снега. Я быстро вытер их рукавом и начал лепить снежок. Но заминка не прошла даром: еще два снежка попали мне точно в лоб.
– Веселишься, точно дитя малое! Тебе не стыдно, Баэль? – крикнул я, целясь ему в голову, но он легко увернулся от моей атаки.
Баэль довольно рассмеялся и стал забрасывать меня снегом.
– Всегда хотел тебе всыпать по первое число!
– Ты так меня ненавидел?
– Да, ненавидел.
Антонио плюхнулся на землю недалеко от меня, вытянув ноги. Я сел рядом. На лице юного гения сияла широкая улыбка. Довольное выражение его лица причиняло боль. Я поинтересовался:
– Так рад, что я отказался от участия?
– Очень рад. Просто безумно!
– Да уж, такта тебе не занимать.
Баэль захохотал, запрокинув голову.
Происходящее со мной в тот день совершенно не воспринималось как реальность: ни видение, посетившее во время выступления, ни поступок Баэля. Недавняя с ним ссора, его наказ участвовать в конкурсе и наше расставание казались такими далекими, будто с тех пор прошло лет десять.
От его улыбки в моей душе проснулась надежда, что ничего еще не кончено. Ведь мы сидели и разговаривали как ни в чем не бывало.
– Веришь, что снег растает, да? – усмехнулся Баэль.
Сидя рядом с ним и беззаботно болтая, я был готов разрыдаться от счастья, но сдерживался, опасаясь получить новую порцию насмешек. Увидев мои слезы, он бы снова назвал меня ребенком.
– А тебе вообще можно двигать рукой? Снежки ты бросал изо всей силы. Я прямо чувствовал твою ненависть.
– Можно или нельзя – мне уже все равно. Я ведь не могу играть.
– Не говори глупости. Как только рука заживет, сразу начнешь.
– Пока я буду восстанавливаться, он уже уедет.
Все слова испарились из моей головы, осталась лишь неприязнь к человеку, о котором говорил Баэль. Граф Киёль приехал в Эден ради конкурса. Как только праздник музыки закончится, он тут же вернется домой.
– Смогу ли я снова встретить его? Или другого такого ценителя? – глухо спросил Баэль.
В его голосе слышались сожаление и обезоруживающая искренность. Я сломался под их натиском и предложил единственное, что пришло мне в голову:
– Ты можешь поехать за ним.
Но ни во сне, ни наяву я не хотел, чтобы это случилось.
Баэль грустно улыбнулся: