Ледяной лес

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил друг. – Вы снова поссорились с Баэлем?

– Нет. Ничего такого. Я… Просто…

– Успокойся, все хорошо. Я понимаю, ты расстроен из-за последнего выступления Антонио. Но мы ведь оба знаем, что он уже не передумает. Да, мы больше не услышим его музыки, но ведь главное, чтобы он был счастлив. Баэлю как никогда нужна наша поддержка.

Лишь бы не проговориться.

Я крепко стиснул зубы, борясь с желанием все ему рассказать. Тристан утешал меня, похлопывая по спине, его слова стали тем спасением, в котором я так нуждался.

Мне необходимо прощение. Как преступнику, который спешит в церковь, на исповедь к святому отцу, где в тесной кабинке даже не видно его лица, но, выговорившись, чувствует себя прощенным. Мне необходимо было покаяться.

– Если ты уже выплакался, то беги скорее, готовься к выступлению. Все ждут.

От теплой улыбки Тристана я снова чуть не расплакался, но вовремя взял себя в руки. Вытащив платок, я быстро вытер слезы, застывшие на щеках, будто пытался очиститься от греха.

Окончательно успокоившись, я оставил Тристана и, лавируя между гостями, направился к Баэлю. Он уже сверлил меня взглядом, хотя в остальном выглядел абсолютно спокойным. Кажется, в отличие от меня, его совершенно не мучила совесть. Но возможно, Баэль не считал преступлением наш вчерашний побег.

– Надеюсь, ты как следует подготовился?

На его лице проступило так хорошо знакомое мне высокомерие. До боли прикусив губу, я кивнул.

– Отлично, тогда начнем мое последнее выступление.

Я занял место перед фортепиано, и зрители как по команде стали рассаживаться на свободные места в зале.

Фортепиано в салоне госпожи Капир было одним из творений Джея Канона. Перед глазами рябили черные и белые клавиши – единственное гармоничное сочетание света и тьмы. Мне вдруг стало страшно прикасаться к белым клавишам, словно мои пальцы были выпачканы в грязи и пороке.

Подойдя вплотную к фортепиано, Баэль достал Аврору и вопросительно взглянул на меня. Я молча кивнул.

Вступление, занимавшее полстраницы, было за мной.

«Я должен стать Ледяным лесом». Стоило лишь подумать об этом, как виски пронзила резкая боль.

Я смотрел в одну точку и вдруг без предупреждения начал играть. Сначала мелодия звучала волшебно, как и задумывал Антонио. Мои пальцы легко скользили по клавишам. Исчезли страх, ощущение грязи и порока, а взамен пришла радость. Фортепиано позволило мне выплеснуть все тревоги и мечты, провести черту между сказкой и реальностью. Все, что накопилось внутри, я выражал через музыку.

Но постепенно мелодия стала погружаться во мрак. Прошлая ночь словно оживала на клавиатуре. Ноты передавали весь тот кошмар, что я пережил, и гостиная наполнилась леденящими кровь звуками.

Громко вскрикнула какая-то дама. Да, вы тоже должны ощутить весь тот ужас, с которым столкнулся я.

– Прекратите! – закричал кто-то, толкая меня в бок.

Такого я не ожидал и поэтому вместе со стулом отлетел в сторону, сильно ударившись головой об пол. От боли потемнело в глазах. Когда сознание прояснилось, я увидел перед собой красное от гнева лицо Дюпре.

– Что ты себе позволяешь! Не смей, не смей разрушать прощальное выступление маэстро!

Я натянуто рассмеялся. Всегда вежливый юноша был в бешенстве: любовь к Антонио затмила для него все вокруг.

Внезапно вопль, полный ужаса, пронесся по гостиной. Затем еще один, и еще, и салон наполнился криками.

Я, Баэль и Дюпре, не понимая, что происходит, недоуменно переглядывались. Вряд ли это была реакция на мою музыку: когда гости начали кричать, я уже не играл. Вскочив на ноги и оттолкнув Дюпре, я взглянул в зал.

И увидел.

Гости образовали круг, внутри которого на полу лежало истлевшее тело.

Она была совсем юной. Отважной девушкой, которая несколько дней назад так тепло улыбалась мне, ухаживая за сломанными цветами. Ее лучащаяся светом улыбка отпечаталась в моей памяти.

Всего несколько дней назад она была счастлива. Она была жива.

Теперь, облаченные в белоснежное платье, лежали ее истлевшие останки, а в руке был зажат пожелтевший нотный лист. При одном взгляде на него в моей голове, словно мелодия, всплыла фраза: «Мотховен совершает великую месть».

Гармоничное звучание смерти.

– Лиан! – По гостиной разнесся крик, похожий на вой дикого зверя.

И вмиг дом госпожи Капир, такой чинный и благородный, превратился в один из кругов ада. Некоторые гости с воплями ужаса спешили покинуть салон, другие остолбенело уставились на тело бедной девушки.

И тогда вмешался Крейзер Крузе. Он захлопнул двери и загородил их собой.

– Никто не покинет помещение!

Люди возмущенно напирали, но на помощь капитану пришли гвардейцы, заблокировавшие выход.

Я пытался отрешиться от хаоса и вновь посмотрел на Лиан. Сердце разрывалось от боли. Почему ее жизнь оборвалась так рано, в момент наивысшего счастья? Невеста, которой не суждено было стать женой. Старик отец плакал навзрыд, прижимая к груди тело дочери. Аллен Хюберт, помолвку с которым она расторгла, осел на пол, его лицо мучительно исказилось.