Ледяной палач [сборник]

– Я уже утром созвонился с Антоном и подсказал ему эту идею. – Лев Иванович посмотрел на часы. – Ну, мне пора ехать к Патрушевой. Станислав, если у тебя нет ничего срочного, то я хотел бы тебя попросить об одном одолжении.

– До пятницы, конечно, я не свободен, но если что-то нужно срочно, то сделаю, – с готовностью посмотрел на друга Станислав.

– Нужно наведаться в местный судебный архив и найти дело коллекционера Галкина Понтия Петровича…

– Как-как его имя? – прыснул смехом Крячко. – Понтий? А фамилия, случайно, не Пилат?

– Ты не смейся. Это весьма уважаемый профессор, между прочим. Доктор исторических и каких-то там еще наук, – пряча улыбку, серьезным тоном заметил Гуров. – Папа у него был большим оригиналом и любителем древней эпохи, вот и назвал сына в честь того самого префекта в Иудее. Ты слушай, что я тебе говорю. Мне нужно, если дело еще в архиве, выписать всех его фигурантов. Кого посадили, кого оправдали, всех свидетелей и так далее. И кому и сколько тогда дали, тоже выпиши. Понятно?

– А почему это тебя так старое дело заинтересовало, позволь узнать? – спросил Станислав.

– Фамилия Москвин меня заинтересовала, – пояснил Лев Иванович. – Просто очень запоминающаяся фамилия. Поэтому я и вспомнил, что в том давнем деле один из молодых жуликов носил именно такую фамилию. Чем черт не шутит? Может, любовник Патрушевой и тот бывший осужденный студент из Репинки – это одно и то же лицо. А?

– Хм, интересная тогда бы получилась картинка… – Станислав посмотрел на Гурова.

– Интересная… – подтвердил Лев Иванович и пояснил для Рената Сладкова: – Бывший студент Академии художеств, осужденный за кражу и махинации с валютой, становится серым кардиналом города Владимира и связан с вдовой убитого дантиста, которая еще в прошлом году работала в администрации.

– Думаете, что это один и тот же Москвин? – Сладков с интересом посмотрел на Гурова и Крячко.

– Вот и хотелось бы узнать об этом подробнее. И если это так, то… Впрочем, не будем торопить события. – Лев Иванович встал и, направившись к дверям, на ходу бросил: – Скоро буду.

* * *

Регина Михайловна встретила Гурова на пороге большого трехэтажного коттеджа, который располагался в одном из спальных районов Владимира.

– Я увидела в окно подъезжающую к дому машину и поняла, что это вы, – натянуто улыбнулась она. – Проходите. Я сразу проведу вас в кабинет мужа. Но не знаю, поможет ли вам осмотр. Не думаете же вы, что муж был убит в доме? Когда я приехала, ничего такого не заметила, – не умолкала Патрушева все время, пока они шли к кабинету Проппа.

– Кстати, – как бы между прочим заметил Гуров. – А нельзя ли мне заодно осмотреть его спальню и ванную комнату?

– Зачем? – удивленно обернулась Регина Михайловна. – Вы же не с обыском пришли? – она смерила Гурова насмешливым взглядом.

– Пока что нет, – слегка наклонил голову Лев Иванович. – Но если сочту при первом осмотре, что нужен будет обыск, то я обязательно вас извещу об этом.

– Не забывайте, что я депутат горсовета, – усмехнулась Патрушева. – И вас я впустила в дом только по своей доброте сердечной.

Лев Иванович не стал спорить с этой надменной и самоуверенной женщиной. Ему не хотелось сейчас настраивать ее против себя. Не хватало еще, чтобы она стала чинить препятствия расследованию.

– Хорошо. Я покажу вам его спальню, – милостиво позволила «барыня», как мысленно стал называть Патрушеву Гуров, сравнив ее манеру говорить и двигаться с особенностями этой прослойки женщин эпохи крепостничества.

Патрушева провела Льва Ивановича на второй этаж и сказала:

– Этот этаж полностью был во власти, так сказать, моего мужа. Вот эта дверь, – она указала на одну из трех дверей, – ведет в кабинет, следующая за ней – в спальню. Из спальни ведут две двери – одна в санузел, совмещенный с ванной, а вторая в гардеробную. А вот эта дверь, – чеканя каждое слово, показала Регина Михайловна еще на одну дверь в конце небольшого коридора, – ведет в кинотеатр. Или, вернее, в музыкальную комнату. Впрочем, сами все увидите. Прошу, – сделала она приглашающий жест рукой, с усмешкой на губах развернулась и пошла вверх по лестнице. – Я буду наверху. Когда закончите осмотр, позовите меня, – добавила она, не оглядываясь.

Лев Иванович посмотрел, как поднимается Патрушева, покачал головой и вошел в первую из дверей – в кабинет, как назвала помещение депутатша.

Шагнув в комнату, Гуров словно бы оказался в другой эпохе. Напротив дверей было широченное, практически во всю стену, окно, которое, хотя и имело тяжелые бархатные занавеси, сейчас было не задернуто, а потому вся комната была освещена естественным дневным светом. Возле окна стоял большой дубовый стол на резных ножках и кресло из того же массива и в том же стиле эпохи Ренессанс.

По мнению Гурова, кресло было очень и очень неудобным и жестким, и он никак не мог понять, чем привлекло оно хозяина кабинета. Красотой? «Я бы не смог долго сидеть в таком кресле, – подумал Лев Иванович. – А ведь он, сидя на нем, читал и что-то даже, наверное, писал».