Ледяной сфинкс

Александра передернуло. Он уже понял, что раньше одиннадцати к Амалии не попадет, но, в сущности, Даша все равно сказала ему, что доктор предписал бедняжке спать и набираться сил. Про себя молодой человек решил, что улизнет с площади до начала казни, но оказалось, что сделать это вовсе не просто. Потому что Р. выхлопотал для себя место на помосте для привилегированной публики – совсем рядом с эшафотом, и уйти оттуда не было никакой возможности.

– Сударь, – пролепетала растерянная Даша, – я не хочу туда…

– Оставайся в карете, – велел он. – Скоро все кончится, и мы уедем.

Огромная площадь была покрыта талым снегом, и кое-где уже образовались большие лужи. Посередине выстроили черный эшафот с черными же перилами, высотой всего в шесть ступеней. На эшафоте стояли позорные столбы с цепями и виселица с шестью железными кольцами, с которых свисали веревки. Метрах в трех от эшафота построили отдельный помост для особых зрителей – военных, аристократов, судейских чиновников высокого ранга и, как ни странно, журналистов. Основная часть зрителей сосредоточилась за шпалерами войск, которые не подпускали толпу слишком близко к месту казни. Сам эшафот окружали казаки и конные жандармы, а внутри их цепи располагалась еще одна, состоящая из гвардейцев Измайловского полка.

«Зачем я здесь? – горько подумал Александр. – Она будет презирать меня за это. Ведь еще вчера она сказала, что ни за что не пошла бы смотреть на казнь».

Толпа заколыхалась, и Александр догадался, что колесницы показались на площади. Подъехав к эшафоту, телеги остановились, и палач вместе с помощниками приступил к делу. Он отвязал осужденных с первой колесницы и передал их помощникам, которые под руки проводили их на эшафот, после чего палач занялся остальными. Когда все пятеро оказались на эшафоте, выяснилось – позорных столбов-то всего три. Седовласый генерал рядом с Александром, тот самый, которому государь утром 1 марта обещал вскоре вернуться, шумно вздохнул.

– Я так и знал. В этой стране не умеют даже казнить как следует, – вполголоса уронил он.

Трех осужденных приковали к столбам, другие остались стоять возле них, и обер-секретарь начал зачитывать приговор. Все присутствующие при этом обнажили головы. Обер-секретарь так волновался, что бумага ходила ходуном в его руках, а невыразительный голос не было слышно уже в нескольких шагах от него.

Невеста кавалергарда приподнялась на цыпочки.

– Они разговаривают! – не то с удивлением, не то с возмущением проговорила девица, указав на осужденных.

И в самом деле, блондинка повернулась к своему любовнику и, кивая на толпу, которая пришла смотреть на их агонию, горько спросила:

– Что, это и есть народ, ради которого мы пожертвовали собой?

Бородач поморщился.

– Нас помилуют, – сказал он, однако голос его звучал неуверенно.

– И ты ему веришь? – настойчиво спросила блондинка. – Я не верю ни единому его слову!

Совсем тихо она произнесла еще несколько фраз. Стоя на помосте напротив эшафота, Александр видел, как шевелятся ее губы.

Но вот чтение кончилось, и на эшафот поднялись священники, пять человек. Они осенили осужденных крестным знамением, и те поцеловали крест. Одутловатое лицо юноши исказилось отчаянием, он плакал, уже не таясь. Барабаны забили мелкую дробь, и палач начал надевать на осужденных длинные балахоны висельников, по-особому скроенные, чтобы закрывать голову, но оставлять открытой шею. Затем палач в красной рубахе приступил непосредственно к казни. Первым он повесил изобретателя, который умер сразу. Второму, здоровяку-крестьянину, не повезло – веревка лопнула, и осужденный сорвался. Толпа закричала от ужаса, кто-то взывал о помиловании, но палач потребовал новую веревку, которую тотчас же принесли его помощники, и повесил здоровяка снова. И вновь лопнула веревка, так что пришлось вешать крестьянина в третий раз – и для верности палач подтянул еще одну веревку, ту, которая предназначалась для квартирной хозяйки. Затем повесили блондинку и ее любовника, который долго бился в агонии, последним – юношу с одутловатым лицом.

Но на все это Александр уже не смотрел, потому что невеста Р., к счастью для него, упала в обморок, и барон помогал приводить ее в чувство. Барабаны перестали бить, в толпе стали шумно переговариваться, и вскоре тела казненных стали снимать с виселицы и укладывать в заранее приготовленные гробы.

– Ах, Филипп! – пролепетала невеста, открывая глаза. – Не забудьте же про веревку!

…Когда Александр наконец оказался в квартире Тамариных на Невском, то долго не мог прийти в себя.

– Она ждет вас, – сказала Аделаида Станиславовна, заглянув в гостиную.

Корф вошел к Амалии, увидел ее бледность, черные круги под глазами – и мысленно дал себе слово, что пойдет на все, лишь бы избавиться от человека, который угрожает ее жизни. Молодой человек изо всех сил пытался быть любезным и даже пошутил пару раз, но у него не шло из головы то, о чем он догадался, стоя на помосте для почетных зрителей. И это было ужасно.