Ледяной ветер азарта

Он утихает. Он закончился для этих берегов, для Пролива, но он продолжается для тебя, Коля. И все еще гудят над тобой опустошающие порывы ветра, сыплются на голову запросы, приказы, выговоры и прочая, и прочая, и прочая. Ураган вырвал почти все деревья на берегу, снес с лица земли половину Поселка, может быть, он и тебя вырвал вместе с корнями, может быть, ты давно уже несешься по ветру вместе с листьями, щепой, шелухой, и кто знает – не лежит ли где-то, на чьем-то полированном столе приказ о твоем увольнении, не занесено ли уже над ним, над этим приказом, чье-то золотое перо?

Ну что ж, к этому можно отнестись спокойно и мужественно, как и подобает покорителям северных широт, но у тебя нет времени, у тебя, Коля, совсем нет времени! Когда вся жизнь была наполнена настоящей работой, а не службой с девяти до шести, работой без счета часов, дней, лет, тогда и к старости может утешить только одно – отлично выполненная работа. И так ли уж важно будет тогда, в каких условиях она выполнялась! Тогда ты останешься один на один с результатом, итогом, а все остальное, как говорят ученые люди, – привходящие факторы. Они не в счет. Только результат будет иметь тогда значение.

В этот момент дверь распахнулась, и все увидели на пороге пограничника. Конечно, командир, взглянув в эту минуту на своего подчиненного, увидел бы много нарушений дисциплинарного устава. К примеру, полушубок парня был распахнут, шапка съехала на затылок, да и автомат болтался на ремне у самого пола. А что касается слов, которые пограничник произносил, то их тоже никак нельзя было назвать четким докладом.

– Ничего не пойму, что он там вякает, – сказал Чернухо.

– Он хочет сказать что-то, по всей видимости, важное, – произнес Тюляфтин и оглянулся на всех, приглашая присоединиться к его замечанию, к его улыбке.

– В чем дело, Саша? – серьезно спросил Панюшкин.

– Пролив, – выдавил наконец из себя пограничник, обессиленно прислонившись к косяку двери. – Пролив... Николай Петрович, того... Я только что оттуда. Порядок...

– Что Пролив?! – Панюшкин выскочил из-за стола, подбежал к парню, схватил его за отвороты полушубка. – Что Пролив? Ну говори же, мы слушаем тебя!

– Затянуло... Затянуло, Николай Петрович... Шугой затянуло... Сам видел... С севера нагнало...

Не говоря больше ни слова, Панюшкин бросился к вешалке, не глядя натянул шапку, обмотал шею тощим шарфом, схватил куртку, но все никак не мог надеть ее, пока не помог Званцев. Не оборачиваясь, Панюшкин всем телом ткнулся в дверь, распахнул ее и побежал, побежал по коридору. Ничего не понимающие члены Комиссии увидели, как фигура начальника строительства с развевающимися полами куртки мелькнула мимо окна, скользнув тенью по улицам, и скрылась за углом. И надо же, эта мимолетная тень изменила выражения их лиц, теперь на них не было благодушия, усталой значительности – тень Панюшкина преобразила их, оставив выражение недоумения и тревоги. Еще не поняв, в чем дело, не успев обменяться ни единым словом, все почему-то встали, начали одеваться. Чернухо, подойдя к окошку, долго и пристально смотрел на Пролив, на удаляющуюся фигуру Панюшкина.

– Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, – сказал он. – Но каков Николаша, а!

– Судя по предварительным, еще не подтвержденным данным, – раздельно произнес Званцев, – Пролив затянуло шугой. Это значит, что через несколько дней мы можем начать работы по протаскиванию трубопровода.

– Затянуло, ребята, – блаженно улыбаясь, сказал пограничник. – Сам видел... Затянуло.

– Куда же вы? – Тюляфтин растерянно оглядывался по сторонам, видя, что все столпились у вешалки, расхватывая шубы, куртки, пальто. – Ведь мы не закончили разговор... Какая-то странная поспешность... Занятно! В конце концов Пролив замерзнет и без нашей помощи, не правда ли? Ведь мы не сможем ему ни помочь, ни помешать, разве нет?

Чернухо яростно глянул на Тюляфтина, но ничего не сказал. Остальные его попросту не слышали. Только Опульский счел необходимым ответить Тюляфтину. Он задержался у двери и сказал прерывающимся голосом:

– Вы можете оставаться, молодой человек... Если вам это неинтересно... Простите, но мне кажется, что это так и есть.

– Занятно! – протянул Тюляфтин. – Даже такой человек, как Опульский, теряет выдержку.

– Потерять выдержку, молодой человек, не самое страшное, – заметил Чернухо. – Можно потерять кое-что посущественней.

– Например? – Тюляфтин все еще полагал, что идет безобидный и высокообразованный разговор ни о чем.

– Порядочность! – закричал Опульский уже из коридора. – Ответственность!

– Вы полагаете, что это с кем-то уже произошло?

– Нет, я больше не могу! – простонал Чернухо, выкатываясь из кабинета вслед за Ливневым. – Бедный Николашка! Он вчера полтора часа разговаривал с ним о романтике Севера, о белых куропатках, снежных заносах и, кажется, о медведях. Ни одного вопроса о Проливе.