Ледяные небеса

— Поставьте ее на полку, — говорит Шеклтон, — но на подобающее место.

Недолго думая, ставлю Амундсена справа от Скотта — с краю.

Шеклтон кивает.

— Сэр, я не смог найти еще одну книгу, а именно Библию-Библию королевы-матери, сэр.

— Что? Она стояла на полке. Как же вы могли просмотреть Библию королевы-матери, а?

— Не знаю, сэр.

— Вы выбросили ее за борт в приступе вашей валлийской ярости?

— Я… сэр, ради бога… нет!

Шеклтон подходит ко мне и кладет руки мне на плечи.

— Это шутка. Я оставил Библию у капитана Якобсена. Он хочет, чтобы пастор Гюнвальд прочитал проповедь на английском, вероятно, чтобы мы его правильно поняли! А сейчас идите спать. Я должен написать письмо жене, если не хочу ее потерять из-за собственного легкомыслия.

Прежде чем я смог заползти на койку и завыть под одеялом, мне пришлось пережить еще то удовольствие. По поводу сегодняшнего торжества капитан притащил в «Ритц» банджо Хуссея. Под его аккомпанемент Читхэм и Бэйквелл горланят песню про Лоренцо, любимую песню Уорсли:

Ренцо не знавался с морем — Ренцо, парни, Ренцо!
Но решил стать китобоем — Ренцо, парни, Ренцо!
Он матрос был из ледащих — Ренцо, парни, Ренцо!
Ему всыпали горячих — Ренцо, джентльмены!
Тридцать пять линьков за дело — Ренцо, парни, Ренцо!
Тут ему и поплохело — Ренцо, парни, Ренцо!
Здесь сам капитан вмешался — Ренцо, парни, Ренцо!
И за парня он принялся — Ренцо, джентльмены!
Его накрепко взял в руки — Ренцо, парни, Ренцо!
Стал учить морской науке — Ренцо, парни, Ренцо!
Ну а тот — губа не дура! — Ренцо, парни, Ренцо!
Его дочке строил куры — Ренцо, парни, Ренцо!
Теперь Ренцо знает море — Ренцо, парни, Ренцо!
Он старпом на китобое — Ренцо, джентльмены![9]

Проповедь

Орган умолк. Пастор Гюнвальд кладет руки на край кафедры и оглядывает лица китобоев. Он ждет, когда среди людей Якобсена воцарится тишина, только после этого он начинает: — Радостно видеть всех вас в добром здравии! Возблагодарим за это Господа нашего молитвой «Отче наш» на языке нашей родины. Затем я хочу продолжить на английском языке.

Когда смолкает бормотание норвежцев, пастор обращается к нам. Никаких приветствий. Без предисловий он зачитывает отрывок из Библии. Евангелие от Луки на родном языке очень сильно подействовало на нас. Бэйквелл, Холнесс и Хау опустили глаза и сложили руки. Только я не могу оторвать взгляд от рыжей бороды, сквозь которую до нас доходят слова об усмирении бури Христом.

На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности. И, подойдя, разбудили Его и сказали: Наставник! Наставник! погибаем. Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали, и сделалась тишина. Тогда Он сказал им: где вера ваша?[10]

— Исследователи Антарктики, — говорит Гюнвальд, — несколько недель назад вы совершили такое же плавание, как и я в прошедшие дни. Но насколько различны были наши путешествия. Вы ничего не знали о буре, которая уже гналась за вами и первыми вестниками которой я был застигнут, бессильный и переполненный страхом, подобно рыбакам из Капернаума, с которыми Христос переплыл Генисаретское озеро. Я хочу поговорить с вами об этой буре, открыть вам, что ждет на противоположном берегу того, кто не думает о власти Господа!

— Аминь! — прокатилось по рядам китобоев. На нашей стороне слышались только шепот, шарканье сапог и поскрипывание деревянных лавок.

Пастор поглаживает бороду в вырезе куртки:

— С того момента как я покинул Фолклендские острова, у меня не идет из памяти вопрос рыбаков: «Учитель! Неужели тебе нужды нет, что мы погибаем?»[11] Как так может быть, что Спаситель молчит, когда грозит погибель?

В двух рядах от меня сидит капитан Уорсли в белом свитере, окруженный своими офицерами. С моего места виден лишь выбритый затылок Шеклтона. Сэр неподвижно сидит рядом с четой Якобсенов, которые присоединились к нам. Довольно долго все протекает спокойно, мы внимательно слушаем пастора Гюнвальда, а за окнами кружатся снежные вихри.