Ледяные небеса

За неделю до дня зимнего солнцестояния, за обедом, кавалер ордена Йонаса Хёрли вдруг похвастался, что его упряжка самая быстрая: за исключением его восьмерки ни одна собачонка не сможет тягаться с его вожаком по кличке Шекспир.

Смехотворно!

Уайлд, которого, как и пятерых погонщиков собачьих упряжек, подзуживает Шеклтон, поднимает шум и лезет в драку. И хотя все это показное, одну тарелку все же разбили. Никого, и Грина в том числе, это совершенно не беспокоит. Я же собираю осколки и предаюсь размышлениям.

Трасса гонки намечена. Ее длина восемьсот метров, она идет вокруг вышек, старт и финиш на усеянном ледяными наростами футбольном поле. Шесть погонщиков упряжек получают сутки на тренировки. Каждый выбирает себе помощника, получает штормовой фонарь и отправляется на лед тренироваться на облюбованном месте где-то в темноте.

Со всех сторон раздаются команды:

— Пошел!

— Ха!

— Стоять!

— Вперед!

Уже в начале апреля Фрэнку Уайлду пришлось пристрелить пса по кличке Бристоль, заболевшего какой-то загадочной болезнью. За несколько дней бедняга потерял почти половину собственного веса и, словно истязаемый изнутри невидимым палачом, забился в своем иглу, где и сидел, глядя мутными, ужасно грустными глазами, пока Фрэнк Уайлд не пришел и не забрал его. За несколько прошедших недель еще двенадцать собак заболели той же болезнью, и их пришлось пристрелить. После потери двух собак у Южных Сандвичевых островов и тринадцати собак во время дрейфа у нас остались пятьдесят четыре собаки из шестидесяти девяти, причем три из них были в плохом состоянии. И из-за того, что до сих пор ни одна из заболевших собак не выздоровела, Уайлду еще не раз придется спускаться на лед с одной из них и возвращаться на борт на окровавленных лыжах.

Все шесть погонщиков хорошо знают своих животных и стараются наладить с этими зверюгами нежные отношения. Я же, по мере возможности, держусь от них подальше, но мне известно, что на них действует лишь демонстрация физического превосходства. Время от времени они набрасываются друг на друга и кусают до крови. Я полностью уверен: не вмешайся кто-нибудь, они будут рвать друг друга на части до тех пор, пока все не издохнут. Множество страниц в своих книгах

Амундсен посвящает собакам, которые были с ним в его путешествиях во льды, кое-кого из них он описывает подробнее, чем своих коллег. Случалось, в экспедиции начинался голод, и тогда приходилось убивать собак. В такие моменты Амундсен заводил примус на полную мощность, чтобы не слышать выстрелы. Он сфотографировал своего коллегу-норвежца и на обратной стороне фотографии написал: «Из-за отсутствия женского общества Рённе устраивает танцульки с собаками». Он — самый великий, и Шеклтон абсолютно прав — не следует преуменьшать его заслуги, рассказывая про закутки, в которые он заползал в молодости, чтобы не быть растерзанным. В палатке на Южном полюсе Амундсен оставил письмо королю Хокону, которое должен был передать Скотт в том случае, если норвежцу не удастся вернуться назад. Мне кажется, просьба обидела Скотта больше, чем поражение, и уж точно она не была выражением сомнений Амундсена. На пути к полюсу он почти каждый день фотографировал самого себя: мужчина с длинным лицом, на котором застыло вопросительное выражение, огромным носом и печально поблескивающими глазами бассета.

Собаки изменили всех, кто их кормил или купал, ухаживал за ними и гладил, но особенно это коснулось тех шестерых, которые заботились о них изо дня в день. Мак-Ильрой стал снова таким же тощим, как в Буэнос-Айресе, потому что больше не подкарауливает на камбузе что-нибудь съедобное. Марстон все еще рисует, но если ему попадается айсберг, на рисунке он точно будет напоминать собачью голову. От Хёрли больше не пахнет, как от принца, он пахнет Шекспиром, от которого он не отходит ни на шаг, с тех пор как оба провалились в трещину, из которой спустя пару минут после их спасения вынырнула черно-белая морда любопытной косатки. Маклин-Кроткий разнимает вцепившихся друг в друга брехливых псов, для чего ему приходится врезать обоим в челюсть. И Уайлд требует от всех нежного отношения, когда безропотно принимает на себя такое поручение, что ему вряд ли кто-нибудь позавидует.

Однако никто не относится к собакам с такой заботой, как большой Том Крин. Он проводит ночи в иглу и принял роды восьми щенков, которые уже почти выросли. Гринстрит, с каждой неделей становившийся все менее похожим на офицера из-за постоянных приемов волшебного эликсира, должен в скором времени заняться дрессировкой щенков и организовать седьмую упряжку. Но прежде, конечно, он должен пройти обучение в Криновой школе любви и заботы — как я полагаю, до тех пор, пока не перестанет нуждаться в своем чудодейственном средстве.