— Не знаю, рядом со мной по дороге ползла только серая кожа. Это, видимо и есть он, или какая-то часть его. Теперь он будет на несколько сантиметров длиннее. — Попыталась я пошутить — Видать, я далеко не третья тут побывала, нас было гораздо больше, очень большая у него кожа. Ужас какой-то. Потом вся эта кожа стала лицом. Теперь-то я думаю, слава богу, что этот шкурник взял у меня кожу только с пальцев, пальцы заживут, хуже было бы, если бы он с какого другого места содрал её.
— Я думаю, что этот Шкурник себя заново создаёт. Он ведь тысячу лет был каменной горой, и от тела его за это время ничего не осталось.
— Если это так, то хорошо, что начал с кожи, а не с каких других органов. Гавран, если ты видел пещеры глазами воронёнка, значит, ты видел тех ужасных созданий в ледяных отражениях?
— Да, но я бы не назвал это ужасом. Видишь ли, моё восприятие отличается от восприятия человека. То, что для вас является кошмаром, я воспринимаю как далёкие и отстранённые образы. Для меня был невыносимым только бесконечный испуг потерянного в пещерах воронёнка, его тоска по родной стае, по лесу, солнцу, небу. Жизнь уходила из него, и я вместе с ним испытывал холод от пробиравшейся в его сердце гибели. Когда ты его отпустила, я подумал, что разорвалось моё сердце, и мне всё ещё больно, но эта другая боль, она пройдёт. Я теперь только здесь, и я за долгие годы отвык от этого, ко мне ещё не пришло в полной мере осознание этой свободы. Я тебе благодарен. Так что ты хочешь за свою помощь?
— Нет, я сделала это не за плату. Я хочу, чтобы ты был свободен, и чтобы в твоей жизни больше не было ледяных пещер.
— Благодарю тебя за бескорыстие. Очень редкое качество. Постарайся быстрее забыть эти ледяные коридоры, не надо о них думать.
— Я представляла себе их по-другому, как холодное царство льда и покоя, а то, что мне показал Шкурник, оказалось безумным хороводом бесконечно ломающихся и звенящих льдинок, всё так стремительно менялось, что невозможно было в них ничего разглядеть. Я не видела там никаких жутких монстров! Просто зима и лёд.
— Нет там никаких хороводов. — Гавран задумался, потом снова повторил — Нет там хороводов, и вообще никакого движения там нет, только медленное движение внутри зеркал, но за границу поверхности ни одно существо из них не выползало. Эти зеркала-ловушки там кругом, их очень много, они не поддаются счёту. Они тонкие, хрупкие, но нигде не было разбитых. Они как чешуйки на рыбе, каждое на своём месте, висят неподвижно. Изображения в них появлялись только тогда, когда воронёнок пролетал мимо них. Кроме зеркал там больше ничего нет, кругом только холодные длинные коридоры с застывшими ледяными зеркалами.
— Но я видела!
— Я тоже видел. Семьдесят лет смотрел на это. Ты увидела эти коридоры, когда в них появился Шкурник, чтобы забрать пленников. И это он там всё закрутил и завертел. У него и вправду безграничная сила, если ему удалось это сделать. Другой вопрос, что осталось там после него.
От его слов неприятные предчувствия зашевелились в моём сердце. Если Шкурник на самом деле всё там поднял вверх дном, всё переколотил, словно слон в посудной лавке, что тогда стало с Любавой? Её мир в один миг закрутился, разбившись на осколки, и её саму выхватили из её ледяного дома, а потом снова бросили обратно. И не усложнит ли вмешательство Шкурника нашей попытке помочь Любаве? Но в глубине души я радовалась, что удалось помочь Гаврану. Я вспомнила, что давно уже хотела спросить у него.
— Гавран, мне кажется, что ты раньше был человеком. И не просто человеком, а колдуном.