Ледяные Волки

Река извивалась с запада на восток, ревя вдоль его пути, быстро бегущая вода блестела в свете звезд. Андерс был рад, что луна почти не светит, хотя и знал, что по его следам все равно будет легко идти. А к утру Эннар попытается воспользоваться чашей, и скорее всего она выйдет на его след.

Не теряя времени, он вприпрыжку побежал по темной равнине, прорубая путь сквозь серебристую траву и снежные пятна, которые становились все чаще по мере того, как он приближался к лесу у подножия гор.

Ему приходилось время от времени перевоплощаться, чтобы сверить с чашей более точное направление, но она всегда указывала на запад, вдоль русла реки. Челюсть болела, и дышать из-за чаши было нелегко.

Прошло несколько часов, прежде чем Андерс достиг края Великого Леса Туманов. Он перешел на рысь, проскальзывая между деревьями, которые возвышались на сотню ярдов над ним, их иглы толстым ковром лежали на лесной подстилке. Здесь, под защитой леса, снега было навалено гораздо больше. Там, на равнине, ветерок доносил до него запахи далеких мест, но здесь мир резко сфокусировался на его непосредственном окружении.

Он обнаружил, что может отличить старое дерево от молодого по запаху коры, может учуять, где кролик пересек его путь несколько часов назад, и в какую сторону шел. Каждый вдох приносил ему новые истории, добавлял новую глубину этому месту. Будучи человеком, он считал лес захватывающим, но опасным местом.

Теперь он стал хищником.

Дальше было почти совсем темно, деревья, казалось, склонились над ним, чтобы заслонить слабый свет звезд; слабый туман цеплялся за лесную подстилку, кружась вокруг его лап. Андерс был благодарен волчьему зрению. Он следовал за рекой, которая петляла между черными деревьями, мир был безмолвен, если не считать слабого хруста его лап по сосновым иголкам и снегу и шума воды.

Его конечности начали болеть после целого дня бега. Он знал, что чуть меньше поднимает ноги и чуть ниже опускает хвост. Тихий голосок в его голове постоянно напоминал ему, что то, что он делает, не что иное, как предательство стаи… поступок, заслуживающий изгнания, которым грозила Сигрид.

Тот же самый голос начал задавать вопросы о Лисабет, когда Андерс вскарабкался на огромный ствол упавшего дерева, гниющее дерево ощущалось мягким под его лапами.

— Она не сказала тебе, кто она, — напомнил голос. — Но ты солгал и о том, кто ты такой. Ты не сказал ей о Рейне.

Он перепрыгнул через поваленное дерево и, когда приземлился на ложе из сосновых иголок, снова пустился в путь. Голос не умолкал.

— Она выдала твой секрет, когда не должна была, — говорил он. — Но ты сказал, что рамка локатора была для помощи Джерро, ты не рассказал ей ни о чем, что делаешь.

— В конце концов, я так и сделал, — указал он голосу. — Я решил довериться ей, и она не рассказала мне о Сигрид.

У голоса был готовый ответ:

— Ты не торопился говорить ей. Возможно, и она просто не торопилась с ответом. Надеясь, что после этого ты все еще будешь ее другом.

Он вздохнул, пробираясь через большой участок снега. То, что сделала Лисабет, было неправильно — она поделилась секретом, она солгала ему, хотя бы потому, что не сказала ему то, что должна была сказать. Но он сделал то же самое, и он знал, каково это — задаваться вопросом, будет ли кто-нибудь все еще хотеть общаться с ним, когда они узнают правду о нем. Теперь он жалел, что не сказал ничего другого перед уходом.

И все же, возможно, лучше вернуться в лагерь. Если его поймают, если его выгонят, по крайней мере, она будет в безопасности.

Примерно через час в лесу дикая река, наконец, разделилась на две части, повернув на север и юг. У него не было другого выбора, кроме как пересечь ее, если он хотел продолжить путь на Запад. Андерс заставил себя вернуться в человеческую форму, чтобы проверить чашу. По мере того как он приближался к горам, каждое изменение становилось все труднее, чем предыдущее, и каждый раз требовало большей концентрации. Усталость, предположил он.

Река теперь бежала быстрее и яростнее, и Андерс осторожно пробирался вниз по крутому заболоченному берегу, крепко держась за корень дерева и наклоняясь, чтобы окунуть чашу в поток. Вода чуть не выхватила ее у него из рук, пальцы мгновенно онемели от холода, и он выхватил чашу обратно, расплескивая воду. Но этого было достаточно, и он поднялся на берег в безопасное место, бросив туда иглу. Та мгновенно повернула на Запад. Ему ничего не оставалось, как перейти реку.

Как человек, он плавал всего несколько раз. В жаркие летние дни в Холбарде уличные дети бросались в гавань, кидая вниз пробковые буи, украденные с рыбацких лодок, чтобы помочь себе плыть. Но плавать в гавани — совсем другое дело, чем бросаться в этот стремительный поток. Он знал, что его волчье тело будет сильнее, и инстинкты говорили, что он сможет плыть, но течение ревело, как живое существо, ожидая, чтобы схватить его и утащить вниз.