Ледобой

Более длинные носовые весла взметнули в воздух и убрали внутрь. Гюст почти шагом повел Улльгу вперед между скал и подводных камней.

— Еще три суши!

Убрали еще три пары весел.

— Как, говоришь, поучал жену? — с тенью улыбки Безрод повернулся к Гюсту.

— Да просто! Говорю, дескать, что такое! Всего несколько дней мужняя жена, а уже душу из меня гонишь! — Гребцы навострили слух. — Несколько дней? — говорит. — Да я всю жизнь этого ждала!

Сумеречная тишина вспорхнула вместе с птицами, осевшими на скалах. Надрываясь громогласным хохотом, парни едва не растрясли Улльгу от борта до борта, а над ними клекотал растревоженный пернатый народ.

— Это что! — усмехнулся Безрод. — А вот однажды отец не пустил дочь на посиделки.

— Рассказывай, — улыбнулся Гюст. Только они вдвоем и не смеялись.

— Жили-были как-то нос-отец и сопля-дочь. И собирается как-то вечерком сопля на посиделки. Пред зерцалом повернется и так, и эдак. Откуда ни глянь, хороша! — Парни едва дышали, чуть не падая со скамей. Воевода еще рассказывать не начал, а уже до смерти смешно! — И тут нос-отец грозно спрашивает, — дескать, а куда ты, дочка, собралась? Та отвечает, мол, на посиделки с подружками, лясы поточить, косточки парням перемыть. Тут нос-отец сделал так — глядите, не зевайте!..

Безрод шмыгнул битым-перебитым носом.

—…И говорит: Никуда ты, дура, не пойдешь!

Весла так и заходили в руках гогочущих парней, — хорошо, хватило ума сушить. Гребцы из них уже никакие. Остальные хватали широко раскрытыми ртами воздух, и все им было мало. Стоять уже не могли, катались по настилу, били себя в грудь, ржали, чисто кони. А над Улльгой клекотали поднятые с гнезд моречники. Безрод, ухмыляясь, оглядывал берега. Показалось, — или на самом деле в деревьях что-то шевельнулось? Но об этом узнают лишь на берегу. Еще долго хохотали. Только начнут успокаиваться, как одного опять смех разбивает. А много ли нужно остальным? И снова катаются по палубе. Сивый — и тот улыбнулся в усы. Уж на что байка стара, а смешит как новая. Вроде успокоились, тяжко дышат, за животы держатся, встают кое-как. И тут в хрупкой тишине Вороток возьми, да без всякой задней мысли, носом и шмыгни. Безрод махнул рукой и отвернулся. Лишь двое остались на ногах, Сивый — потому что в мачту вцепился, Гюст — потому что на кормиле повис. Наверное, никогда эти тихие скалы не оглашал такой бешеный хохот. Пересмешник моречник не в счет. Смеялись, пока солнце не зашло. Только тогда унялись. Просто не смогли больше. Едва-едва встали на ноги, уселись за весла. В небесном багреце провели ладью через россыпь подводных камней и посунули носом в гальку.

— Моряй, Щелк, Вороток, Нюнга со мной. Остальным оставаться на ладье.

— Опять что-то удумал! Неужели и костей размять не даст? Вои беззлобно заворчали. С таким воеводой никогда не заскучаешь.

Безрод первым спрыгнул на берег, остальные четверо ушли следом. Вороток и Нюнга с луками. Впереди стояла стена леса, сосны да березы, берег пуст и чист. Сивый повел туда, где приметил шевеление. С опаской вошли в деревья, и будто попали в темный мир. Снаружи небо догорает пурпуром, — хоть какой, а свет — тут же темень почти кромешная. Кое-как углядели тропку. Безрод оставил стрельцов по обе стороны от дорожки, в кустах, и сам-третий ушел вперед.

Лес миновали, вышли на открытое. Скорее даже не лес, а подлесок. Леса, наверное, дальше стоят.

— Заметил? — бросил за спину Безрод.

— Заметил, — буркнул Моряй.

Справа, то появляясь из-за камней, то снова исчезая, скользила какая-то тень.

— Следят, — Щелк оглянулся, положил руку на рукоять. — Аж мурашки по спине разбежались.

— На языке оттниров что-нибудь знаешь?

— Самую малость. «Эй, красавица, неси пива», и «Сей же миг, оттнир, по зубам получишь».

— А ты?

— Да тоже немного. — Моряй поморщился. — Припоминаю вот: «Больно цены ломишь, сволочь», и «Эту вонючую горчину пей сам».

— Должно хватить. — Безрод усмехнулся.

Дошли до скал. Теперь и справа, и слева, не скрываясь в наступающих сумерках, по обеим сторонам плыли тени. — Гляди, встречают! — Щелк махнул рукой вперед.

С дюжину трюллей выступило из-за скалы, — в руках мечи, на телах доспех. Хмурые, злые, походникам даже показалось, задери хозяева губы — во рту сахарно блеснули бы клыки с мизинец. Так и зыркают из-под нависших бровей. А лбы и впрямь низки да узки.

— Мне вот интересно, спросят чего или сразу бросятся?

— Если спросят, говори, что знаешь. Если бросятся, тоже на месте не стой, — шепнул Безрод.

— Говорить, что знаю? — изумился Щелк. — Которое?

— То, второе. Про зубы. Вперед выступил здоровенный трюлль и занес над плечом старый, потемневший от времени меч. Дескать, если что, — рубить буду сразу.

— Чего надо?

— Да вот шли мимо, дай, думаем…

— Во-о-он! — заревел островной.

Оглоушил так, думали — слуха лишит. Щелк ему и выложил, что знал.

— Сей же миг, оттнир, по зубам получишь.

Моряй тут же добавил:

— Больно цены ломишь, сволочь!