Ледобой

— Знал. — Воитель, криво улыбаясь, кивнул. — Диво как была хороша. Сам зарился, да отец твой дорожку перешел. А ведь ты мог быть и моим сыном!

— Какая дура от тебя добровольно понесет?

— Ты кулаки разожми, вон косточки побелели. Зло держишь? Пустое! На меня зло держать — все равно, что в море воду лить.

Безрод мрачно, исподлобья буравил собеседника глазами. Усмехнулся.

— Так-то лучше. А то набычился, ровно двухлеток…

Сивый без размаха воткнул кулак хозяину в скулу, прямо под холодным глазом. Кого другого с места снесло бы, а этот лишь покачнулся и замотал головой. Рассмеялся. Смеясь, и ответил. Безрод расплескался о камень, точно морская волна, что бьется о скалу. Шатаясь, поднялся, улыбнулся разбитыми губами. Не абы с кем схватился! Воитель грохотал, надрывая живот со смеху. Безрод, качаясь на ходу, подшагнул на верный удар, — и выколотил пыль из рубахи противника, прямо с груди. Хозяина скалы отбросило назад, глаза налились непроглядной теменью, смех стал похож на утробное рычание. Сивый прошептал:

— Кто отец?

— Не скажу! — грохотал смешливый. И едва не захлебнулся смехом, — кулак Сивого пришелся в горло.

Безрода потрясали страшные удары, но и смех перешел в хрип. И вот один осел на камень, второй, шатаясь и хрипя, привалился к скале. Хозяин махнул рукой и сипло рассмеялся. Давно так холку не чесали, кровь не гоняли. Едва на ногах остался. Еще два-три удара, — лег бы рядком. Изболится тело поутру, синяками изойдет, станет не повернуться.

Безрод пополз прочь. Все тело ныло и кричало. Сивый поднимался на ноги, делал несколько шагов и опять падал. Скатился со скалы, чудом не разбился. Долго не мог встать на тряские ноги. Дурак дураком, кого бить взялся⁉ Одно радует, тридцать с хвостиком лет назад отец утер нос хохотуну. Жаль, смеяться нельзя — губы разбиты. Распухли, как мочала.

Стражу не ставили. Вся скала с ноготок, кого опасаться? Безрод ввалился в пещеру, рухнул у костра и застонал в себя. Как ни повернись, все бока отбиты, и так плохо, а так еще хуже. Только ступни целы, хоть поднимайся на ноги и спи стоя. Сам не заметил, как уснул. Даже не уснул, а провалился в забытье.

— Ну, чего уставились? — прошипел утром Безрод, едва разлепив губы.

Парни стояли вокруг воеводы и не знали, смеяться или хмуриться. Лицо — сплошь синь да краснота, под рубахой тоже не все ладно. Сивый, кряхтя сел, кряхтя поднялся. Весь островок сто шагов в любую сторону, — с кем схватился?

— Рты позакрывайте, — просипел Безрод. — Все равно не скажу.

— И не говори, — развел руками Щелк. — Сами как-нибудь. Все на виду.

Сивый только головой покачал и криво ухмыльнулся. Огляделись, перечлись. Вроде все налицо, и все на ногах. Свежих синяков нет, все старое, давно поросшее быльем, то есть бородами. Безрод усмехнулся.

— Нашли?

— Нет, не нашли, — бойцы почесали затылки.

Дрыхли, ровно медведи зимой, — не сберегли воеводу. А взглянуть на это дело по-другому, — от кого беречь? Все свои, чужих на острове нет. Разве что, сам виноват. Полез на скалу да свалился оттуда, кровавые сопли на камнях оставил.

У кого хватило умения расписать воеводу синяками, ровно глиняную свистульку? И вдруг Тяга осенило. Едва наземь не сел. Глаза выпучил, будто ежа проглотил, кадык на горле так и заходил. Едва Сивый увидел горящие Тяговы глаза, прошипел:

— Ни звука! Тяг мрачно кивнул. Он никому не скажет, но парни все равно догадаются рано или поздно. Уже догадались.

— Все наперечет. — Дружина мрачно обступила Безрода. — И чужих на острове нет. Зато есть хозяин скалы.

— Ну, есть и есть. Чего застыли, как столбы? Море поет, в дорожку зовет.

Губы едва слушались. Впрочем, парни и без того поняли, что нужно делать. Засновали туда-сюда, перетаскивая на ладьи пожитки. Сивый стоял в стороне от суеты, подперев плечом валун. Переправили мальчишек и раненых видсдьяуров на Улльгу, закидали добро. Все тело ныло, ровно камнями побили. А ведь так и выходит — камнями побили, только не камни кидали, а — его на камни. Безрод, едва не падая, взошел на Улльгу. Тяжело опустился на палубу, дал отмашку.

— Пош-ш-шли! — рявкнул Щелк.

Первым делом волоком, за веревки, потянули Ювбеге из горловины. Веслами не выйти. Тем же манером вывели Улльгу, чисто коня из стойла. На прощание из-за туманной пелены с вершины скалы прилетел зловещий смех. Все как вчера, только смех уже не такой звонкий. Хрипит, да сипит. Вои, как один, повернулись к Безроду, а тот и глазом не повел.

Глава 13 Снова один