Ледобой

Повалил-таки оттнир Гуська. Три года — не шутка! Бреускевич прожил на белом свете на треть больше, чем соперник. Гусек пыхтел, пытался сбросить оттнира, да тщетно. Дружина Бреуске радостно завозилась, возгласы торжества взлетели в небо, оттниры подзуживали своего, подбадривали. Бояны мрачно стиснули рукояти мечей, кусали губы, поглядывали на Безрода, но Сивый не отрывал глаз от маленьких поединщиков и даже разу лишнего не вздохнул. Гуська не стало видно под оттниром, досталось обоим, но мальчишки держались, не плакали. И в рокоте зловещего смеха, что падал из-под облачной шапки, вдруг захлопали в воздухе крылья. Откуда-то сверху, со скалы, будто снег на голову в середине лета, в круг опустился большой серый гусь. Гусак, шипя, подскочил к мальчишкам и, для пущего устрашения расправив крылья, ущипнул оттнира в оттопыренный зад. Мальчишка взвизгнул, его снесло с Гуська ровно ураганом. Подскочил и Гусек, сам порядком потрепанный, и вдвоем они вынудили Бреускевича отступить за спину отцу. Гусек махал кулаками, гусь шипел и щипался, маленький оттнир не успевал на две стороны — и, в конце концов, спрятался за отца.

Бреуске побелел от злости, ухватился за рукоять меча, — дескать, откуда взялся этот гусь, но, поймав холодный взгляд Безрода, овладел собой. Оттниры поначалу опешили, а потом зло загудели, будто разъяренный пчелиный рой, мечи поползли из ножен, а секиры — из петель. Бреуске гневно прикрикнул на дружину, и оружие вернулось на место. Безрод выступил вперед, кивнул Воротку, и тот мигом подхватил на руки Гуська, полумертвого от усталости. Гусь кинулся на Безрода, и Сивый сам подставил руку, а когда гусак ухватил клювом жесткую ладонь, мигом поймал птицу за шею. Гусак захлопал крыльями, забился, но Безрод лишь крепче прижал серого к себе. Унд оттниров подошел к Безроду. Бреуске с трудом держал гнев в узде.

— Твоему сыну девять лет, моему мальчишке шесть, — Безрод, оценивая, покачал серого. — Гусю года три. Итого те же девять. Сверху упали три года для моего парня. Стало быть, уравняли боги мальчишек?

Бреуске мрачно кусал губу. Видать, сам Злобог послал сюда этого гуся, иначе откуда ему тут взяться, посреди моря, вдалеке от земли, среди моречников? Ведь все знают, что лебедь — птица Тнира, гусь — птица Злобога, как и сам он кривое отражение Тнира. Вот так уравняли боги девять лет его Оддалиса и шесть лет боянского мальчишки тремя годами здоровенного гусака. Не иначе, дети на самом деле чище взрослых и ближе к богам. Все случилось именно так, как сам предсказал. Услышали боги воззвание к справедливости. Громовой раскат зловещего хохота прилетел с небес, и Бреуске мрачно содрогнулся. Это хохочет Злобог. По богу и смех. Вои обеих дружин, насупившись, ждали.

— Скала остается тебе. Мы уходим. — Бреуске отдал землю боянам, ровно корку заплесневелой лепешки.

Ничто не дрогнуло в голосе унда. Оттнир не унизит своего слова ложью и страхом и не пройдет в жизнь по растоптанной чести. Его ундиры не схватятся за мечи в отчаянии от проигрыша, в надежде удержать жизнь любой ценой. Бреуске отвернулся, собрался было уходить, но унда остановил ровный голос Безрода.

— Оставил бы мальчишку. — Сивый кивнул на побитого, злого Бреускевича. — В Торжище Великое иду. Отдам вашим. Привезут домой. Что в море нынче станется? Не погубил бы сына.

Оттнир молча выслушал, развернулся назад и медленно подошел к Безроду. Долго глядел прямо в глаза.

— Страшная буря идет. — Безрод кивнул в черное небо. — Передам из рук в руки, кому скажешь.