Ледобой

— Говорят, дети чище нас и ближе к богам. — Оттнир воздел глаза в темные небеса.

Безрод оглядел маленького горюнда, потом Гуська, ухмыльнулся.

— Мой-то, пожалуй, года на три поближе к богам будет.

Гуську шесть, Бреускевичу — лет девять.

— И в том его сила. Твой сильнее. — Оттнир хитро улыбнулся.

Сивый долго смотрел на Гуська сверху вниз, мальчишка доверчиво глядел снизу вверх.

— Хорошо. Здесь же. При светочах. На нашей половине. Бреуске лишь кивнул.

Оттниры ушли к себе, Безрод увел Гуська на Улльгу. Вои ничего не слышали, ветер относил разговор от ладей, — мигом налетели с вопросами, стоило Безроду свалиться в ладью.

— Мальчишку? — зашипел Вороток, и глаза его гневно полыхнули. Вернулся в них пронзительный ледок недоверия. — Биться за воев?

— Да не блажи ты! — процедил Безрод уголком губ, взглянул — ровно холодом окатил и отвернулся к найденышу. — Гусек, поди, частенько с мальчишками в деревне дрался? — Да-а-а! Ка-ак дал однажды мал о му воеводскому, — Гусек широко размахался, описывая свои ребячьи страсти. — Аж на четы… на пять шагов улетел! А еще Наворопке губешку раскровил, а он камнями бросаться стал. А еще Тишинок и Брызгулька вдвоем захотели мне синяки под глазами посадить, да я ка-ак…

— Вот и молодец. — Безрод погладил найденыша по светлой головенке. — А сына оттнира не сбоишься? Тот хвалился, дескать, побьет немоща белобрысого одной левой. Тебя то есть. Говорил, и места мокрого не оставит! Гусек мгновенно вспыхнул и ринулся было на берег, пытаясь пролезть меж обступившими воями. Дружинные хохотали, не пропускали мальчишку, а драчун пытался найти малейший зазор, пыхтел, ужом юлил.

Безрод поймал маленького поединщика, прижал к себе. — Скоро, скоро пойдешь. Да помни, бей, — что есть силенок. Кашу-то ел?

Гусек, сурово нахмуренный, кивнул, глядя на Безрода. Сивый передал мальчишку Неслуху, сам подозвал Воротка.

— Поди, пройдись от носа до кормы.

Вороток недоуменно вскинул брови, но пошел, неуклюже переваливаясь на дрожащих ногах.

— Ты. — Безрод показал пальцем на второго Неслуха.

— Ты…

— Ты…

— Ты…

В конце концов, подозвал сухого, невзрачного на вид, но выносливого, будто тяжеловоз Тяга и о чем-то с ним пошептался. Тяг лишь головой кивнул и нырнул в трюм. Затем Сивый перекинулся парой слов с Тычком.

Вои друг за другом высаживались на каменный стол. Граппры поставили бок о бок и крепко увязали. Сначала оттниры высаживались на Улльгу, и только потом на скалу. Два-три шага по веслу — и полуночники вслед за людьми Безрода сходили на берег. Все тревожно поглядывали вверх. Небо затянули тучи, ветер крепчал — налетит, размечет волосы, сорвет две-три шапки и будет таков. Буря не за горами, точнее, не за скалой, — вот-вот разразится.

Тычок заливался, будто ничего не происходило.

—…И вот говорит ему мать, жениться тебе пора, сынок. Уходят мои года, слаба стала по хозяйству.

Оттниры слушали-слушали, вертели головами, потом кто-то, знающий по-боянски, начал переводить для своих.

— Парень ей ответил, дескать, хорошее дело, но где бы такую жену взять, чтобы во всем оказалась хороша? Мать и спрашивает, во всем — это как? Сын и отвечает, чтобы домовитая была, да ела поменьше. А еще глаза мечтательно закатил и говорит, — дескать, лучше всего жениться на девке, которая воздухом питается.

Бояны уже улыбались. Оттниры, с некоторым опозданием — тоже.

—…И тут под окном проходила соседская молодица. Услыхала те речи, и саму в жар бросило. Прибежала домой и с порога матери бухнула, — дескать, замуж хочу. Та ей: ой, доченька, ой, милая, с твоим-то лицом — замуж? А девка хитро подмигивает, дескать, знаю, как дело обстряпать. Говорит матери, — пройди по деревне и пусти слух, будто твоя дочь вообще не ест, одним воздухом питается. Сказано — сделано. На следующий же день сватовство припожаловало. Сидит девка за столом, глазки в пол опустила, руки с колен не снимает, не ест, не пьет, на еду даже не глядит. Сваты спрашивают, — дескать, чего не ешь, девушка? Та им отвечает, не поднимая глазок с полу, — мол, вообще не ем, гости дорогие, одним воздухом и питаюсь. От воздуха, говорит, силушка диво как играет. Играючи со скотиной в хлеву управляюсь, и в избе, и на дворе. Говорит, иногда не знаю, что бы еще сделать. Воздух, говорит, у нас чудный. Вкусный, — не то, что в соседней деревне. У парня аж глаза загорелись, чище светочей заполыхали. Справили, стало быть, свадьбу. Тычок, хитро прищурившись, умолк, и нравоучительно воздел палец вверх. Бояны уже похохатывали, держась за животы, не отставали и оттниры.

— День прошел, второй минул, третий кончается, дело к ночи, а там и за полночь. Довольны оба. Умаялся парень за день и уснул. А среди ночи шасть рукой по ложнице, а жены-то и нет! Он, значится, по горнице поискал — нет ее, он в сени — нет ее, парень за порог — и тут нет! И вдруг слышит из подвала «: 'Хрум-хрум-хрум-хрум». Молодец прыг в холодную. А там…

Тычок закатил хитрющие глазки. Бояны ржали, чисто кони, оттниры грохотали, точно летний гром.