Ледобой

Только по губам и угадал.

— И то верно! Дерзкие да сварливые жестче выходят. Пей потом снадобье от боли в пузе!

— Поперек горла… встану!

— Уже встала. Говорим всего ничего, а показалась хуже горькой редьки.

— Зачем… купил?

На сей раз губы едва разлепила. Скорее догадался, чем понял.

— Сам не красавец, хоть кто-то рядом еще страшнее… — покосился на Верну и еле заметно хмыкнул.

— В прежний облик войду… с досады лопнешь… образина!

Безрод усмехнулся, покачал головой.

— Нет, ждать не стану. Буду есть. Станешь вконец жесткая — и вовсе не разжуешь. А пока мягонька…

Подхватил дерзкую рабыню на руки и унес в избу.

Ежевечерне Гарька уносила Верну в баню, где ворожея поила хворую целебными отварами и всю, с ног до головы, утирала травяными кашами, и приносила под самую ночь, закутанную в свежее полотно, ровно младенец.

Понемногу, по шажку Верна отодвигалась от кромки, страшной всем живым, отползала в жизнь. Тяжелые раны толкали рабыню обратно в пропасть, долго не хотели заживать, но Ясна ворожскими наговорами и чудодейственными травами изгнала раны из тела, придушила до маленьких болячек. Одного ворожея не знала, кто поделился с битой силой, следы которой учуяла ворожачьим нюхом в первый же день. Учуяла, и такой страх бабку взял, что потом долго не смела к битой рабыне подойти. Из-за спины накатывало прошлое, ворожея мало не тряслась. Хотя, чего не знала… точно знала, кто поделился с Верной силищей, только думать об этом не хотела. Боялась.

Однажды, когда Верна стала спадать с лица, Ясна велела Безроду отнести девку в баню, да самому следом идти.

— И хмельного позабористей купи.

— Напоить удумала?

— Дурак! Нос подправлю. Выпрямлю. Бабе, хоть и рабе, без ладного носа никак нельзя. Сломали, набок своротили, изверги.

— Не с веретеном попалась — с мечом. По забавам и огребла. Свое получила. А мед зачем?

— Верно сказал, — напою. Больно ведь будет. Памяти может лишиться.

Безрод прикупил в корчме по соседству крепчайшего меду, самого крепкого, что нашлось у корчмаря, и отнес в баню заранее. Ворожея мед наговорит и силой напитает.

— А теперь нашу девоньку неси. Сам.

Девоньку нашу! Ишь ты! Как будто знает, для чего купил, — ровно в мыслях порылась.

— Ты, Сивый, девку неси, не ухмыляйся! А что знаю — то знаю. Сама вызнала, никто не рассказывал!

Безрод ухмыльнулся, искоса глянул на бабку.

— Ты меня, сокол ясный, взглядом не морозь! И без того мороженая! — Бабка гордо вздернула сухое лицо, почти нетронутое старческим тлением. Прямой нос, четкие, высохшие губы, тонкая шея с редкими, но глубокими морщинами ворожею отнюдь не уродовали. Из-под бровей, словно нарисованных, сверкали глубоко запавшие медовые глаза. — Знай себе, неси девку в баню, да под ноги гляди! Не споткнулся бы! Хватит с нее!

Ну, хватит, — и хватит. Безрод, усмехаясь, осторожно нес Верну в баню, и пока нес, глядел под ноги, как бабка и велела.

— Осторожно клади! А ты, оторва, вон пошла! — Ясна беззлобно прикрикнула на Гарьку, что сунула в парную любопытный нос. Та скривилась, но дверь прикрыла.

— Приподними… усади… держи руки и голову… — Ясна поднесла сулею с медом к губам Верны. Рабыня послушно глотнула, распробовала, заперхала, забилась, будто рыба на суше, замотала головой. Безрод стиснул в руках, обездвижил, словно туго спеленал.

— Глотай, краса-девица, глотай! — увещевала бабка, опрокидывая сулею в рот Верны и слегка сдавливая гортань. — До донца пей, больше не болей!

На шее Верны заходило горло, рабыня делала судорожные глотки, что-то пролилось мимо рта, но немного. И разом сникла, обмякла в руках Безрода, точно украли ее из этого мира.

— Клади. Держи руки, — ворожея сворачивала из полотна тугие шарики и заталкивала Верне в ноздри. — А теперь помолчи.

Старуха отвернулась, подняла голову в небеса, зашепталась. Безрод молчал, не шевелился, и даже дышал вполраза. Боец говорит с Ратником — баба не встревай, баба с Матерью-Землей шепчется — мужчина сдай в сторонку. Ясна сотворила знамение Матери — Земли, решительно повернулась и коротко бросила:

— Держи крепче.

Безрод лишь хмуро кивнул.

По восьми сторонам света в расщепах весело трещали светочи, кругом на скамьях стояли маслянки, и в парной стало светло, как днем. Бабка левой рукой прижала голову Верны к ложнице, правой осторожно взялась за нос, легко ощупала. Безрод смотрел на тонкие, длинные пальцы ворожеи, что легли на искореженный нос, и сомнение понемногу уходило. Может быть, сможет, авось получится!

Бабка Ясна что-то нашла, ухватила переносицу двумя пальцами, резко дернула. Верна слабо застонала и еле-еле вздрогнула.

— Дважды сломали, чтоб им пусто было! — зло шипела бабка. — Хорошо, хоть не убили! — буркнул Безрод. — До конца своих дней должна Ратника благодарить.

— Тебя, Сивый, не спросили! Крепче держи, дернется!

Ворожея прихватила пальцами у самой переносицы и потянула на себя. Верна рванулась из рук Безрода, но тщетно. Как будто придавило к лавке неподъемной силой. Битая-перебитая воительница только глухо застонала в хмельном сне. — Дадут боги — обойдется! Станет наша девонька первая красавица в округе!