Ледобой

— А по мне, уж лучше так, — буркнул Сивый.

— И нечего ухмыляться, страхолюд! Без ужаса в лицо не посмотришь! Бабе на сносях во сне привидишься — не случилось бы беды!

Безрод ухмыльнулся.

— Уж чем богат!

— Убрала бы шрамы, да не в силах!

— И не надо. Мое пусть при мне остается, — ухмыльнулся Безрод. — Все?

Тряпицы, что торчали в носу Верны, промокли насквозь. Потекла из носа кровь — темная, вязкая, тягучая.

— Уноси, образина! — бабка отмахнула в сторону двери. — Все!

— Кому образина, а кому и красавец писаный, — ухмыльнулся Безрод и покосился на синюшную Верну.

Осторожно поднял на руки, ногой отворил дверь и вынес. В избе Тычок и Гарька, не сговариваясь, нарочито зажали носы. Дескать, несет от девки перегаром, будто от грузчика на пристани.

— Обоих на улицу выгоню, там и дышите, — хмыкнул Безрод и кивнул Тычку. — Лавку помягче застилай, две верховки брось. Пить не хотела — напоили, боли не ждала — получила. Досталось ей.

Глава 16 Жена

Весна заматерела, вошла в силу. Задули теплые ветры. Ходить сама, без поддержки, Верна еще не могла — ноги не держали — но сидеть на крылечке, привалясь спиной к перильцам, уже сиживала. Теперь Безрод выносил Верну подышать, уже не кутая в верховку. Сажал на солнечное крылечко, прислонял к перильцам, сам сбоку пристраивался. — Чего глаза мозолишь? Привыкнуть к себе даешь? Чтобы не шарахалась? К ней вернулся голос, — звонкий, и лишь чуть надорванный. А Безрод, знай себе, ухмылялся. Если в бою орешь во все горло, как сохранить голос? Сам не заметишь, как хрипеть начнешь, если жив останешься. На хозяина волком глядела, могла бы броситься — бросилась. Отодвигалась, когда рядом присаживался. Несколько раз Безрод замечал внимательный, оценивающий взгляд, которым ласкала меч. Не иначе прилаживалась, прикидывала, по руке или нет. В одном Сивый не сомневался — она знает, с какого боку подступиться к мечу. А вот чего дальше ждать, — битая рабыня не знала. Безрод присел рядом на крылечке. Верна, по обыкновению, отодвинулась, как смогла, да так зыркнула, что будь во взгляде сила — снесло бы с крыльца прочь.

— Чего надо? Безрод протянул меч, тряпицу, точило. — Почисть, да оправь, — если Крайр не соврал, будто с мечом взяли. Мечтала примериться к мечу, вот и выпало. Взяла не сразу, чтобы новый хозяин не счел покорной, — долго глядела Сивому в глаза. Наконец взяла меч слабыми руками и едва не уронила. — Ну, чего уставился? Дыру проглядишь! — Уж и так вся в дырах. Одной больше, одной меньше, — не заметишь! Наверное, в прошлой жизни Верна звонко пела. Голос журчит, будто ручеек, а что хрипловат — слушать не помеха. Споет ли еще сама, по своей воле? Не озлобится, не замкнется в себя, как певчая птица, пойманная в силок? Верна осторожно вытащила меч из ножен, и, стараясь не касаться лезвия руками, расположила на коленях. Просыпала на дол немного прав и льного песка и медленно развезла тряпицей по всему клинку. Краем глаза косила на Безрода, дремлющего на весеннем солнце, и отчего-то хмурила брови, морщила едва заживший нос. — Носом не крути. Пуще прежнего распухнет. — Дремлешь, — ну, и дремли себе! — зло прошипела Верна. — Да глаза по сторонам не разбрасывай, слепым останешься. И без того страшен! Безрод ухмыльнулся. Дерзка. А если бы на его месте оказался кто-то другой? Встал бы, разъяренный острым языком, ровно медведь дикими пчелами, да оходил ножнами до полусмерти? Ишь ты! Руки поднять не может, а глядит зло, будто дикая кошка! Крайр ее так и назвал — «дикая кошка». У старого медведя глаз приметливый. Безрод встал, и, проходя мимо Верны, бросил на воительницу насмешливый взгляд. Прошел так близко, что, будь в ее руках сила, мечом дотянулась бы аккурат до спины. Поди, чесались руки, но сдержалась. Закусила губу и сдержалась. Проводила взглядом, полным неприязни, стиснула зубы — и опять склонилась над клинком. Еще поглядеть, что острее, — меч или ее взгляд! Как еще спину взглядом не пронзила?