Ледобой

Старик долго смотрел на Рядяшу, не шутит ли, потом отвернулся.

— Доигрался, дурак! — Стюжень влил в Коряжью глотку добрую чару крепчайшего меду. Порванную щеку ожгло будто огнем, раненый застонал.

— Полно выть, бестолочь! — Верховный опрокинул Корягу обратно на сеновал. — Вставать еще собрался!

Глаза млеча закатились, только белки засверкали. Ворожец ножом окоротил бороду вокруг разрыва и аккуратно сшил порванную щеку. Осторожно перемотал тело — четыре поломанных ребра все же не шутка, как бы еще грудина не треснула — и велел унести. Пусть отлеживается. Рядяша на руках бережно внес Корягу в дружинную избу, положил на ложе. А переполоху-то утром будет!

— Ты будь в избе, когда вставать начнут. Не взыграла бы дурь, — бросил Моряю Стюжень. — Говоришь, безоружные, ушли?

— Даже пряжки поясной не было.

— Дурак, млеч. Дурак.

Утром, когда пришла пора собираться на пробег, дружинную избу огласил ярый рев. Вставший первым, Дергунь обнаружил Корягу, затянутого повязками до самых глаз,

— Кто! — ревел млеч, будто раненный медведь, кулаком потрясая срединный столб. — Кто?

— Безрод уложил, — подошел Моряй. — Вчера один на один бились.

— В клочья порву! — Дергунь побелел, схватился за нож, бросился к двери.

— Охолони. — Моряй локтем отбросил разъяренного молодчика от порога. Вои похватали за руки, отобрали нож. — Всему своей черед. Или опять восемь на одного встанете?

— Пор-рву! — хрипел Дергунь и бился в руках дружинных.

— Чего шумите? — Перегуж вышел на середину. — Уже бежать должны.

— Дергунь лютует. Мести жаждет.

— Перебесится. Ступайте все на мороз. А ты, орел, свару затеешь — голову сниму. Все вон!

Безрод присоединился к воинству у городских ворот и бежал, ровно ничего не случилось. Воевода ни на шаг не отставал. Все обошлось.

Сивый и глазом на млечей не повел, будто их вовсе нет. Зато Дергунь не преминул в грязи извалять.

— Ублюдок и сын ублюдков! Даже родичи от тебя отказались. Кому такое добро надобно?

Ему вторил Взмет:

— Как есть набрехал, что безоружный вышел. Припрятал нож в сапоге!

Трапезничать за один стол с Дергунем Безрод не сел. Не стал есть вовсе. Раньше всех ушел на ратную поляну, опустился под свой дуб и прислонился затылком к стволу. Исполин уснул на зиму и стоял спокоен, кряжист, необхватен. И самому возле старика стало спокойно. Когда вои начали ломать друг друга, Сивый дал им разогреться и вышел из-за дуба.

— Ты, — указал на Дергуня. — Против меня встань.

Снял полушубок, шапку, сапоги, с улыбкой бросил все позади себя, а сапоги так и вытряхнул каждый. Ничего оттуда не посыпалось. Млеч остервенело сорвал с себя верховку, сбросил сапоги. Притоптал снег вокруг и медленно пошел на Безрода. Хитер и опасен кружил вокруг, примерялся, и внезапно ожил втрое быстрее против прежнего. Ссутулил плечи, пригнулся и хлестал кулаками с обеих рук. Потом резко прошел Безроду в ноги, распрямляясь, ударил затылком в подбородок, обхватил в поясе и швырнул через себя. Сивый перелетел через голову, несколько шагов прокатился по снегу и мгновенно встал на ноги. Ощерился, сплюнул снег.

Вои окружили поединщиков мрачные, хмурые. Чего ж хорошего, когда свои грызутся? Перегуж стоял чернее грозовой тучи. За обоих, не колеблясь, встал бы на врага, да только долю не обхитришь, не спрячешься. Везде найдет.

Дергунь пригнулся и ударил. Попал вскользь. И вдруг перешел на бой охлябь, когда руки бьют, словно цепы для молотьбы пшена. Безрода поглотил вихрь ударов, даже воевода вдохнул и замер. Дадут боги — живым выйдет из смертоносной мельницы. А Безрод, присев, чисто уж скользнул под рукой Дергуня тому за спину, обхватил шею млеча и рванул на себя. Дергунь как стоял, так и начал валиться на спину, и непременно улегся бы на обе лопатки, не подправь Сивый. Подсек в воздухе бедром и швырнул вниз лицом. Снег мгновенно окрасился кровью, и беспамятный Дергунь закрыл глаза. Бок сочился кровью, два ребра острыми сколами торчали наружу, и ко всему сзади, из шеи хлестало, как из ручья. Почитай, весь загривок Дергуня остался на пальцах Безрода. Сивый отряхнул руку, вытер о снег. Молча, из-под бровей оглядел воев, обулся, оделся и ушел.

— Живо в город, бестолочи! — рявкнул воевода. Еще одного увечного дурака не хватало. — Если кто-нибудь скажет Безроду хоть слово — из дружины взашей прогоню, а княжью метку огнем выжгу!

— Да уже все сказали, кто хотел. Больше и не надо. Правда? — Рядяша, улыбаясь, повернулся к Взмету. Тот стоял бледен и крепко сжимал челюсти.

— Ты дружинных калечить перестань! — рокотал на заднем дворе верховный. — Не война, чтобы людей терять.

Сивый молча глядел вперед, глаза сощурил, губу закусил.

— Видать, уйду так же, как пришел.

— Как так?

— Ненавидим парнями и князем.