Ледобой-3. Зов

Колун кивнул и унёсся кособокой рысью. Сивый присел на повалку, сунул травинку в зубы, усмехнулся. Брат — огонь. Остальные тоже не промах, становище обустраивают. Каждый здоровый мужчина теперь на вес золота, пока с дедом обнимался, издали подмигивали. Ничего, обнимутся чуть позже, а уж как обнимутся, все кости затрещат. Вон, рубят, обтёсывают, вкапывают. Работа горит, всё спорится, а как раскинул кругом любопытным глазиком, сразу приметил — рубят и невольно челюсть поджимают, и взгляд жестчает, ровно не бревно тешут, а долгоусовских. Когда три года назад принёс целый выводок соболят, оставшихся без мамки, разве знал кто, что так получится? А потом, ровно одно к другому притянулось, ещё пятерых щенков-потеряшек. Соболей вырастить, да на развод поставить, это тебе не чарку браги осушить. Как загорелись тогда глаза у Колуна, когда с усмешкой присоветовал родичам расплодить зверят общиной, да излишек — что останется после уплаты податей — пустить на благо всей Большой Ржаной. Чтобы не осталось сирых и голодных, чтобы гашник не затягивали в неурожайный год, чтобы молока на всех малышей хватало, коров подкупили — Квочке опять же, тётке Синевихе. И даже со сбытом помог — Дубиня с выгодой распродал шкурки, ещё просил, смеялся, подбивал по рукам ударить, чтобы только ему и больше никому. И хитро так водил по меху прожжёнными глазами, искал дыры от стрел. Искал да хмыкал. Не нашёл. И молчал многозначительно, изредка поигрывая кустистыми бровями.

— Ледобой, готово. Ждут.

Сивый едва не заозирался. Где Ледобой? Кто такой? Потом ухмыльнулся и кивнул. Никак не привыкнуть. Дед Улыбай, дядька Плеток, братья зареклись Безродом звать просто наотрез, хоть языки руби, а с ними и вся Большая Ржаная. Ну какой же к мраку Безрод, когда и родня есть и место для ночлега, и сама земля пухом стелется, когда с Теньки спрыгиваешь? Большая Ржаная наособицу от всей остальной Боянщины встала. Ишь ты, Ледобой. Поднялся, сплюнул травинку, уже порядком размолоченную зубами, коротко выдохнул и пошёл на поляну. Те, кто смог придти и до кого получилось достучаться через горе потерь, встали полукругом. Топор чуть впереди, как и положено деревенскому старшине, дед и другие старики сидят на скамьях, сколоченных на скорую руку, оно и понятно — утварь первым делом. Жизнь ведь продолжается, сидеть на чем-то нужно, в избе ты или в лесу.

— Вот, родич, — Топор раскинул руками, мотнул головой за спину. — Все.

— Родич жареный, в горшке пареный, — вполголоса буркнул Сивый, ковырнул кочку носком сапога, поднял глаза. — Долгоусовские покромсали, не чинясь, мир для вас никогда не станет прежним.

— Это как? — Топор прищурился.

Сивый вздохнул. На что надеялся с этой затеей? Вроде и голова на плечах есть, и рубцов по жизни на шкуру насобирал столько, что если их в одну полоску вытянуть, может быть, получится дом очертить, но последнее, от чего откажешься в здравом уме и твёрдой памяти — от надежды на лучшее. Ведь если не надеяться, если не верить, что солнце встанет, да день завтрашний станет светлее, чем сегодняшний, стоит ли тогда жить?

— Я плохой родич. Опасный. Жизнь ведь продолжается, дети остались, земля обихода просит. Вам бы жизни спокойной, а тут я такой красивый к Долгоусу пойду.

Сородичи переглянулись, глухо загудели, пришли в движение, толпа заволновалась, ровно волна, прилетело даже злорадное: «Я же говорил, пойдёт, дурында!», и тут же зычный женский отлуп: «Бестолочь, а что с нами потом будет, подумал?»

— Поэтому иду один.

— Мы с тобой! — братья, как слаженный дружинный десяток шагнули вперёд, Улыбай едва заметно кивнул, и что-то похожее на огонёк полыхнуло меж красных старческих век. Сивый поймал блеск, но тем не менее покачал головой.

— Нет. Вы свое сделали.

— Мы не зайцы прятаться по норам…

— Послушайте меня, — Сивый будто в кузне голос отковал, звенит и лезет в ухо иглой. — Берегите силы. Мором не закончится. Ещё покажете себя. Все покажут.

— А ты? Один? К Длинноусу? Не по-людски это отправлять родича одного твари на съедение.

— В том, что грядёт, будет мало людского, — угрюмо бросил Безрод и задрал голову.

Ветерок пробежался по верхушкам сосен и берёз, потом, будто сверху руку протянул, взлохматил Сивому вихор. Безрод закрыл глаза, дал ветру себя обласкать и повторил:

— В любой сече важно отрядить засадную дружину. Остаётесь прикрывать меня тут.

— Что здесь происходит?

Шурша кустами, раздвигая заросли орешника, на поляну вылезли Двужил с сыновьями. Вся троица непонимающе круглила глаза, вертела головами во все стороны, охотники рты пораскрывали от неожиданности. Вот тебе раз, всегда возвращались с охоты через эту поляну и всегда было тихо. А тут на тебе. Вече деревенское. С чего бы? А этого каким ветром принесло?

— А дома где? — Двужил бросил непонимающий взгляд в просвет между опушками, в который обычно уже виднелась Большая Ржаная. — Я спрашиваю, дома где? Где дома?

— Нет больше домов, — за всех ответил Топор. — Сожгли.

— Кто?

— Длинноус.