Ледобой-3. Зов

— Дёргунь! — крикнул Речкун и сам заметно помрачневший. — Очевидец Дёргунь, выходи. Держи речь! Твоя очередь.

Толпа глухо зароптала. Знакомое имя.

— Опять старого знакомца на свет белый вытащили?

— Ох и схлопотал тогда ваш Дёргунь! На весь город молва звенела!

— Тоже лучший друг Безрода!

— Тогда уж и оттниров зови. Его там многие знают!

— И покажут, что гнида Сивый и сволочь — резал почём зря!

— Ага, столько душ невинных загубил!

— Дёргунь, глухой что ли? — Речкун подошёл к отгородке, в которой дожидались очевидцы, и вытянул шею. — Выходи!

Свидетели «против», всего человек двадцать, косились друг на друга, смотрели, кто отзовётся на имя, но в их стане даже движения иного не обнаружилось кроме того, как люд косился на соседа, крутил головой по сторонам, да на скамье ёрзал.

— Что же ты, Дергунчик, — крикнули из толпы, — выходи, поганец!

И стоило Речкуну третий раз произнести имя Дёргуня и призвать его к ответу, откуда-то треск пошёл, сочный треск дерева, но откуда именно пошёл, смогли углядеть лишь тогда, когда щепки полетели. Несколько брёвен Безродовой клетки, как раз там, где местополагался засов, будто кто-то невидимый, но могучий в хлам сминал — ровно положили чёрную лесину на наковальню и ну давай молотом охаживать, только щепки полетели во все стороны. Сивый как сидел, так сидеть и остался, только глаза ладонью прикрыл. Речкун схватился за меч, Отвада, князья и бояре повскакивали с мест, потянули клинки из ножен, а толпа в едином порыве чуть назад сдала. Стража изготовилась к бою, пару десятков копий развернули остриями в сторону подсудимца, но всё закончилось лишь после того, как бревно, к которому примыкала клеточная дверь, да крайнее бревно самой двери чудовищной силищей просто в ошмётки размололо, будто трухлявое гнильё. Древесная труха в воздухе невесомо летает, пахнет свежей струганиной, недоумевающая стража готова сослепу истыкать копьями всё, что только шевельнётся, князья да именитые с родовитыми глазами хлопают и мечи сжимают, а Безрод отряхивает волосы и бороду от щепок да вытаскивает занозы из руки.

И свист полетел откуда-то из леса, залихватский такой свист, молодецкий, да с переливами, будто птица солнцу радуется, и всё-таки не птица — человек, потому как выводит с придыханием и получается, что свистун ко всему прочему ещё игогошит, ровно конь. А Ненаст и Ассуна будто взгляд на себе почувствовали, ровно глядит кто-то и аж полыхает радостью и довольством, и вот какая складывается удивительная штука — только закрой глаза да начни водить головой по сторонам, точно сомкнутыми веками ищешь самое яркое солнце, и вот оно, там: в чёрной клетке сидит Сивый, подмигивает и молча «лицо» делает. И, выдыхая, нижней губой полощет, как дети, когда дразнятся. Стояли бы чуть ближе, непременно услышали бы лошадиное: «Ф-ф-ф-ф-ф!» Ненаст усмехнулся, понимающе закивал: где-нибудь в лесу, на какой-нибудь сосне Дёргунь сидит. Свистит соловьем и показывает рыбацкое: «Вот такенная вам обоим от меня рыбина!»

Речкун дал знак страже убрать копья, подобрался к самой клетке и удивлённо обглядел размозжённые брёвна. А ведь с человеческую голень толщиной каждое. Такое рубить вздумаешь, и то быстрее не управишься, а тут прямо в щепы размолото. Обломки сверху и снизу острыми клыками друг на друга скалятся, чисто волки голодные, а между ними аж кулак можно всунуть, и дверь отворяй, не хочу, потому что нет больше двери, ведь то, что не может закрыться, назови как угодно, только не дверью.

— Что это? — с нижнего обломка воевода ножом снял чёрную шерстяную нить, вроде той, на которой обереги носят — на этой даже золотое кольцо сверкнуло. — Твое?

— Не-а, — Сивый беспечно откивался. — Не моё. Дёргуня.

— И это? — Речкун рядом с нитью положил наземь серебряное обручье в виде змейки, что зубами держала себя за хвост — с обломка второго бревна совлек.

— И это.

— Откуда знаешь?

— Сам сказал.

— Как так?

— Говорит, мол, помоги снять. Плохие люди врать заставляют, ворожба и там, и там.

Воевода смотрел на Безрода и головой качал. Ножом подцепил шейный оберег и обручье и отнёс Отваде, что-то зашептал. Князья и бояре аж с мест привстали, над князем нависли, обратились в одно большое, неподвижное ухо.

— Что там? — зашумела толпа и заволновалась, как море на мелководье — туда-сюда, невысоко и недалеко.

Князья и бояре на места расселись — те из толпы, что поближе стояли, своими глазами видели — лиц нет на именитых да родовитых, сбледнули, ровно кровь им выпустили. На своё месте вернулся Речкун, дал знак страже: остатние брёвна каким-нибудь дубьём свяжите, вызвал следующего очевидца, и опять из загородки «против».

* * *