Ледобой. Круг

– Времени почти не осталось. Очень сложно все. Ровно за тенью бегу, догнать не могу. Запуталась. Где правильно, где неправильно? Я плоха или хороша? Каждый мой шаг на этой земле полит чьей-то кровью. Завтра утром опять сорвусь в дорогу. А догоню ли?.. Ну догоню. А дальше что?.. Устала.

Ворон косил исподлобья, и Верне мерещилось, будто соратник видит многое, даже то, что не слетело с языка.

– Мой отец говорил: «Метания хороши в седле коня. Ты мечись и раздваивайся, а жеребец пусть скачет вперед».

– «…мечись и раздваивайся. А жеребец пусть скачет вперед…» – шепнула, пробуя мудрость на вкус.

– Замуж тебе надо, – повторил Ворон и, упреждая возражение, добавил: – По-настоящему замуж, да с ложа не вставать несколько дней до кровавых пузырей на спине, локтях и коленях, да чтобы ноги потом седмицу тряслись. А железные цацки – в чулан, в сундук.

Встала с крыльца, шепча: «Мечись и раздваивайся. А жеребец пусть скачет вперед…»

– Пойду Пластуна повидаю.

Ворон кивнул, хлопнул пониже спины и поднялся в терем. Трапезная ждет…

Выступили рано утром на рассвете. Едва прыгнула в седло, успокоилась. Дорога Безрода лежит дальше на запад. Неси, Губчик, вперед, метания в седле уже ничего не значат. Болтала с Пластуном до конца его смены, затем он пригласил к себе, и удивилась до самой глубины души, когда всей толпой – Пластун, она, семеро телохранителей – ввалились в избу. Даже рот раскрыла. Не ожидала. Вы только гляньте!

Зазноба. Стоит и тревожно выглядывает в сени. Родила, младенец на руках спит. Пластун даже не смотрит на бывшую благоверную, а та просто пожирает его глазами. Испуганна. Сражение в тереме не прошло для нее даром. Так и не оправилась. Глядит настороженно, отовсюду ждет подвоха, мир открылся для нее в неожиданном свете. Все это время не понимала, с кем жила и что таится внутри мужей, хоть первого, хоть второго. Да, знала, что оба мало похожи на сладкий леденец, но даже в страшном сне не предполагала, что станется, если обоих вывернуть наизнанку. И вызверятся в мир страшные зубы, и ощетинятся вовне мечи и ножи, и кровища хлынет во все стороны, и неузнаваемо станет то, что знала не один год. Словно рвала чертополох в толстых рукавицах, а тут полезла в колючки голыми руками. Хи-хи, ха-ха, вои – такие, вои – сякие! Вот тебе и хиханьки-хаханьки, доигралась, красотка. Пластун беременную бабу пожалел, оставил при себе, но не простил и ничего не забыл. Смотрит на него, как собачонка, взгляд ловит, а парень зубами скрипит. Перейдет Зазноба невидимую границу, он и озвереет. Отправит к родителям.

«Помнишь, я говорила, что у судьбы на тебя свои виды?» Красавица узнала тогдашнюю знакомицу, затравленно кивнула. «Дура ты. Да и я не лучше»…

Сивый окончательно выпрямился в седле, Тычок лишь диву давался. Как на собаке зажило. До последнего времени старик не оставлял попыток развернуть ход восвояси.

– Безродушка, а может быть, вернемся? Ведь одолеешь, если напряжешься!

– Нет.

– Где два, там и третий! Только будь осторожнее на этот раз.

– Нет.

– Один раз нашла, найдет и второй. Долго ли бежать?

– Нет.

Егозливый дед потерянно замолчал. Ну хорошо, добежишь до края земли, а дальше куда? Ровно слепых кутят побросают за край, плачь не плачь. Старик искоса поглядывал на Безрода и все искал в лице отметину страха, что гонит прочь, остановиться не дает. Ну да, смельчак и рубака, а вдруг надоело? А вдруг наелся кровищей по самое некуда? А если порубленная плоть устало молит о покое, ведь всему есть предел? И хочет остановиться, да ноги сами бегут? Как будто нашел знаки отчаяния в сомкнутых бровях, но в следующее мгновение крепко сведенные челюсти убеждали в обратном.

– Тьфу, не поймешь тебя, Безродушка, – шептал баламут. – Самому взять меч, что ли? Каменное изваяние больно хорошо с меня получилось.

Срединник и достопамятную поляну обошли, не стали топтать и собственные следы на пути через лес, в котором навсегда успокоилось полтора десятка темных. Резко забрали вправо, на полночь, и через день вышли к морю.

Пристань со смешным названием Не-Ходи-Мимо похвастать размерами и оборотом, как Торжище Великое, не могла, но и назвалась так недаром. Хочешь не хочешь, а подойдешь, благо от пристани, где год назад бросили якорь с Круглоком, до Не-Ходи-Мимо выходило полных четыре дня ходу на восток. При спокойном море как раз на закате корабли входили на ночлег в Не-Ходи-Мимо.

Тычок оглядывался кругом, сбив на нос шапку, и скреб затылок. Пристань как пристань, что мы, ладей никогда не видели?

– Чего это мы здесь, Безродушка?

Сивый усмехался до того привычно и обыденно, что старик порой сомневался, все ли так просто и ясно, как выглядит.

– Найдем попутную ладью и выйдем в море.

– Ишь ты. Ровно бежим от кого-то.

– Не бежим, а догоняем.

Балагур опешил. Вы только поглядите, как вывернул! Этому палец в рот не клади, мигом отхватит. Со страху так зубы щелкают, без руки останешься.