Ледобой. Круг

Еще в бане готовила себя ко всему, но того, что пришлось увидеть, не ожидала. Аж зубами застучала. Тогда разоблачилась первой и легла на теплый полок. Лежала на животе, спрятав лицо в руки, и гадала: не слишком ли зад отощал? Осталось ли хоть что-нибудь от того, что должно быть у каждой бабы? Пока Безрод не вошел, изогнулась и оглядела сама себя. Да вроде есть. Поерзала, потрясла огузком, как сумела, колышется ли? Или все сошло в кочевой жизни, сделалось жестко, точно седло? Вроде колышется малость. Нет, лучше сесть! Села, спрятав груди, потом обратно улеглась, закрыла глаза. Пусть уж лучше так.

Свет падал через окошко, против лица, Верна лежала и стучала зубами. А вдруг не понравится? Отощала, жилистая, волос нет, кому такое сокровище нужно? А едва дверь открылась и вошел Сивый, перестала дышать, подобралась, зажалась. Безрод окатил теплой водой, вывалил на спину полный жбан сметаны, перемешанной с медом, развез по телу. Когда умасливал зад, едва не расплылась от счастья – гладил бережно, как тогда, в сарае бабки Ясны, когда убрал с лица прядь волос. Невесомо, аж сама удивилась. Неужели нравится?

– Закрой глаза.

Ага. Здоровенные ручищи легли на голову, бережно вымазали сметаной-медом короткий ежик. То, что натекло на брови. Сивый осторожно снял пальцами.

– Пусть растет быстрее.

– Пусть, – согласилась. И пусть бы подольше не снимал руки, пусть гладит. Ох, папкина дочка, мамкина любимица, неужели настало? От этого бежала полгода, а потом год возвращалась? Выходит, дурная голова за день такое натворит, что умная два дня разгребает? Вози мед-сметану по телу, мни плечи, зад не забывай! Станет молодая жена сладкая да желанная!

– Страшная?

Ждала, что отшутится. Сивый даже не усмехнулся.

– Это ведь я тебя выбрал.

Спрятала улыбку в руки. Значит, нравится. Ладонью провел по шраму на плече. Бережно-бережно, легко похлопал, втирая сметану, на какое-то время замер.

– Что?

– Не наигралась?

– Наигралась. Меня ведь отец оттого к мечу приучил…

– Знаю. – Сивый гладил ноги. То ли гладил медленно, то ли всамделишно длинные вымахали, а только от сладкой бесконечности едва не уснула. Обхватил двумя пальцами щиколотку, усмехнулся: – Тонкая.

– Нравится?

– Да.

Целая жизнь прожита за полтора года, жизнь, в которой обоих на один меч насаживали, кровь мешали. И выходит так, что ближе изрубцованного угрюмца нет никого. И обязательно встанет дом на солнечном пригорке, и собака приживется, здоровенная, злая, с черной пастью. И Тычок станет балагурить, в краску вводить…

Верна порывисто приподнялась на руках, села, и глаза стали широки, точно рот у едока, что хочет убрать здоровенный кусок мяса за один присест. Сивый опустил руки, глаз не убрал, и молодую в дрожь бросило.

– Папка, мамка, возможно ли такое?! – прошептала.

По всему телу рубцы расползлись, будто змеи обвили. Сколько же крови наземь слилось, сколько криков улетело к небу? Вьются по ногам, с груди переползают на шею, уродливыми червями легли на лицо. Только пах чист. Поспешно отвела взгляд.

– Зачем прятал?

– Чтобы глупые вопросы не задавала.

– Подойди ближе, – прошептала, и едва Сивый сделал полшага, порывисто уткнулась лицом ему в грудь. В нос попали волосы, да ничего. – Дурак, дурак…

Безрод легко обнял голову, тяжеленная ручища легла на стриженый затылок, огладила шею. Верна распустила губехи и поцеловала шрам. Дурак!

Теперь, когда стало все, не могла уснуть. Сидится и глядится. Так давно не спала без одежды, что новизна «колет», ровно лежишь на крапиве. Полночи глаз не сомкнули, друг другом занимались, устать бы по-хорошему, а не дремлется. Держи, Сивый, от счастья взлететь недолго, останешься без молодой жены.

– Глаза проглядишь!

– Не спишь? Видишь?

– Да.

– Ну и сволочь ты!

– Ложись.

– Не могу. Весь волосатый, щекотно.

Без лишних слов протянул руку, обхватил за плечи и подгреб к себе. Верна затихла, как мышка, еле сдерживая улыбку. Определила Безродову ладонь себе на живот, спиной прижалась потеснее, тут усталость разом и нахлынула. Спа-а-а-ать…

Без приключений добрались до земли былинеев, пересекли от края до края и вышли к морю. Перебрались на тот берег и двинулись на полночь-восток. На пути встали мрачно-памятные леса. Только в этот раз никаких темных Верна не боялась. Да ну их! Побежит, на ночь глядя, Костлявую искать, как же! Сивый все так же полудремал в седле, но молодая жена улыбалась. Обманчиво все. Не спит. Все видит и слышит.

– Дремлешь? Измотала ночью? Больно хлипок ты, как погляжу!

Безрод приоткрыл один глаз, пожевал губу. А Верна рассмеялась во все горло. Боги, божечки, как же хорошо! Год, что начался полтора месяца назад и весь пройдет в дороге, напоминает канун праздника – вроде еще не само торжество, а уже хочется кружиться в хороводе и петь.

Как всегда, сделал не то, что ждала. Усмехнулся – понятное дело, куда же без ухмылки, – зато на следующий день сама клевала в седле носом. Дошло до того, что остановил ход в полдень, разбил стан и дал выспаться. Нагло устроилась на муже головой и уснула под перебор коротких волос. Шептала уже в полудреме:

– Интересно мне.

– Ну?