Ледобой

Тычок тихо сполз с Гарьки, она, шатаясь, вернулась обратно. Я исподлобья глядела на спину в красной рубахе, шитой-перешитой, и узнавала. Вот эти два пореза он получил в той сече на ладье. Этот длинный получен там же, этот – в драке с наемной дружиной в лесу, эти два – с недавними лихими. Их было много, очень много. Почему раньше их не замечала, ведь каждый из них – это боль и кровь… А сколько их ляжет с восходом солнца, и сколько из них станут моими? Захотелось уткнуться лбом в Безродову спину и не отнимать лица, так захотелось, что потянула носом… Вот когда меня настигло необоримое желание обрести свой дом, и чтобы непременно Сивый выстроил его для меня! Вот так сдается глупая ненависть, приходит что-то сильное, и берет тебя, дуру, одним махом. И ты уже сама не своя, сладкими корчами душит горло, но в спину студено дышит горечь потери. Будто воду держишь в ладонях. Вроде и держишь, а все равно – утечет сквозь пальцы, как ни хватай. Как все глупо! Все. Идут…

Гойг и остальные встали, разинув рты. Думали, ненавижу Безрода, думали, от невыносимой жизни с Вылегом слюбилась, возомнили себе, будто все им ясно, как белый день. А застали на коленях позади Безрода, – и рты поразевали. Что мне ваш Вылег, остолопы, что? Не стоят меж нами трудные дни и ночи, не он душу рвал, спасая меня от смерти! Просто хороший парень, но я не люблю его, не люблю! А все прочее не ваше дело! Не ваше!

– Солнце встает, боян. – Гойг первым захлопнул рот, как и полагается предводителю. – Пришло урочное время. Кровь к крови.

Воинство требует крови за своего. И только крови. Разбираться, кто прав, кто виноват, не станут. Может быть, и мне перемазаться в крови Безрода, когда он падет бездыханным? Не этого ли хотела? Не так давно к мечу примерялась, думала, хозяина ему поменять, ведь было дело?

– Я готов. – Сивый отнял от лица ладони, оглянулся на меня, усмехнулся. – Она тоже поединщиком будет. Пятым или шестым. Не раньше.

– Да ты дерзок, боян! – процедил гойг. – Одного меня за глаза хватит.

– Она встанет среди твоих воев! – Безрод упрямо гнул свое.

Каким-то тусклым и равнодушным стал его взгляд. Просто тусклым, невзрачным – и ко всему равнодушным. Глаза потухли. Мне ровно нож в сердце вонзили. Он не будет беречься. Я поняла это враз. Ушло из глаз то, что делало руки сильнее и скорее, а все тело – до жизни охочим. Ушло. Больше нет огонька, что возжигал глаза холодным блеском. Совсем другим стоял Безрод на ладье за моей спиной, не таким рубился с черными воями в лесу, не с таким лицом избивал за меня лихих. Он устал, просто устал. Поняла это ясно, как если бы Сивый сказал вслух.

– Хорошо. Она встанет среди поединщиков.

– Я готов.

Полуночник махнул рукой, приглашая следовать за собой, и первым пошел вперед. Там уже выпрашивали у богов справедливости ведуны и поединщики. Ишь ты, справедливости!

Знамения сотворяют, просят у Ратника благословения, их много, а Безрод стоит один, и нет за ним силы, кроме силы собственных рук. Ох, растряслись колени у мамкиной дочки! Где же были мои глаза, куда глядела, толстокожая? Разве для того меня всякий раз у Безносой отнимал, чтобы теперь сама его на смерть отдала? И отказаться от поединка уже не могла – наш договор скреплен кровью, боги видели и слышали все. По-моему, ненадолго я Безрода переживу. Едва он падет без дыхания под моим мечом (отчего-то знала, что падет аккурат под моим мечом), просто ринусь на Брюстовых воев, и пусть рядом на костер положат. Не вынесу такой тяжести на душе. Уже тяжко. Встать не могу с колен, бью поклоны Матери-Земле. Пока поединщики Брюста с богами говорили, Сивый подошел ко мне и тихо пророкотал:

– Свободу тебе даю от жениных уз. Как биться со мной станешь, пока жена? Не отмоешься потом. Дай перстень.

Боги, справедливые, боги милосердные! Он дает мне волю от брачных уз, чтобы не жена убила, а всего-навсего посторонняя баба! Глядела вперед и ничего не видела – все слезами заволокло. Просто стоит кто-то расплывчатый – и руку за перстнем тянет. Вот отдам перстень, освобожусь от брачных уз, и стану не мужняя жена, а посторонняя баба, которой человека убить – раз плюнуть. Сняла с пальца свадебный подарок и протянула вперед. Сивый забрал кольцо, знак неудачной женитьбы, и, не глядя, швырнул далеко в сторону. Не будет дома, не войду в него хозяйкой, ничего не будет. Просто оборвется достойная жизнь. Просто оборвется…

Затрубила труба, призвала поединщиков на бранное поле. Гойг, воевода Брюстовой дружины, приготовился войти в круг. Я поднялась на ноги, – и сама удивилась, как слаба стала в коленях. Шла к бранному полю и спотыкалась. Видела еле-еле, слез не утирала, пусть текут себе, глупые. Ну, и как себя назвать? Просто непутевая вертихвостка, подставившая мужа под чужой меч. Чью честь встану отстаивать с мечом в руке? Свою? Нет ее. Вылега? Не спьяну побили – поделом получил. Чью же?..

За людьми, окружившими бранное поле, было не протолкнуться. А я и не стала. Не хочу видеть, как чужие мечи станут рвать Безрода. Не хочу! Отдала колени земле и прикрыла глаза.