ЛЕДОХОД

Он взволнованно закурил, затянулся и снова взял девушку за руку, снова пожал ее. Таня ответила тоже легким пожатием. Она молчала и опасалась, чтоб и он не умолк. Она хотела слышать его голос, хотя и не успевала следить за его мыслью.

– Я не согласен с вами, что есть ужас случайного рождения. Что вообще есть случайные рождения. В этом вижу мудрость, красоту и щедрость природы. Ужас – в рождении случайного человека: тупого, бездарного, жестокого. Мы его воспитываем, а он схитрит, приноровится и пользуется нашей добротой, как подставленным плечом… Я всегда с тревогой смотрю на ребят, не могу отделаться от мысли, – а вдруг из этого мальчика, из той девочки, вырастет плохой человек. Как горячий нож сквозь масло, проходит такой между добрыми людьми… Я очень боялся встречи с Аликом. Слава богу, напрасно боялся. Не знаю, кем он станет, но он вырастет хорошим человеком. Я убежден в этом… Как вы считаете?

Таня кивнула головой. Все так же держась за руки, они медленно поднимались на обрывистый берег. Он продолжал говорить, точно освобождался от давно угнетавших его мыслей. Свежий ветер, резко огибая уступ кручи, вздувал, как парус, Танино платье. Она поправляла его, украдкой взглядывая на профиль папы Алика. Она теперь мысленно так называла своего спутника и радовалась, что ей приоткрылась часть его души, что она помнит его голос, и отличит его среди многих других…

– Вы очень интересный человек… Володя очень неглупый, но знаете, как-то… для себя и вокруг себя… Я хочу вас завтра тоже видеть, – возле лагеря проговорила Таня, сама удивляясь своей отваге.

* * *

У пансионатского автобуса, увозившего в Симферополь, на вокзал и в аэропорт, отдыхающих «кончивших заезд», толпилось много людей. Отъезжающие, провожающие и просто зевающие; какие-то старые шутки, пустяковые реплики, ненужная суета. Не в пример другим пассажирам, суетившимся и спешащим занять места получше, устроиться с удобствами, точно ехать предстояло не полтора часа, а целую вечность, папа Алика не спешил. У него был маленький чемодан, и он объяснял Алику, как, в случае надобности, он надувается, превращаясь то в подушку, то даже в плавучее подспорье. Таня, державшая за руку Алика, смотрела на его папу и лицо ее вспыхивало то тихой сокровенной радостью, женщины хранящей свою особую тайну, то извечной и всем понятной грустью разлуки с любимым человеком.

Несмотря на все то, что было между ними за этот длинный месяц, между двумя людьми полюбившими друг друга, Таню все еще мучила мысль, что он, умный и старший, может все же не понять, как она его сильно полюбила и как он ей стал дорог. И эта мысль мучила Таню больше самой разлуки.

– Ничего лишнего в дорогу не бери, – без надобности заправлял он за ухо локон Таниных волос. – А главное, оденься по-зимнему. Как у вас одеваются в самый сильный мороз. Нет, нет, – я ни чуточки не шучу. Ты прямо из лета попадешь в зиму. Север!

С легкой дымкой от слез на глазах Таня улыбалась, кивала головой, не отводя глаз от папы Алика. Север, мороз, зимняя одежда – какие это все были пустяки по сравнению с тем, что у нее на душе…

– А ты приедешь к нам на Север? – спросил отец Алика.

– Да! – резко от горячности произнес Алик. – Мама отпустит. Она добрая, – сказал сын.

– И я так думаю… – сказал отец.

Держась за руки, вожатая и пионер ее отряда, два подружившихся человека, долго махали отъезжавшему автобусу. В нем уезжал очень дорогой для них человек…

А автобус нарочно медлил, пыхтел, постреливал в глушитель и покачиваясь с боку на бок, тяжело развернулся, чтоб выехать на асфальт.

Девушка с короткой стрижкой и в линялых спортивных брючках подошла к Тане.

– Где же вы пропадали! Целая пачка писем до востребования… И все одним и тем же почерком! – сообщнически подмигнула Тане молодая служащая почтового ведомства.

– А меня не интересуют эти письма. Отправьте их, пожалуйста, по обратному адресу, – очень внимательно посмотрела Таня в глаза девушке в спортивных брючках. Хоть та и была ответственным служащим ответственного почтового ведомства, она медленно и понимающе кивнула. Она была молода и понимала, что расспрашивать о чем-то тут совершенно излишне.

Море

По вечерам море светилось. Мерцающий, едва различимый свет его, если долго смотреть на воду, где-то у ночного горизонта сливался в сплошную, узкую и белесую полоску. Дневная пыль садилась медленно и запах ее смешивался с дуновениями от цветущих акаций, кисловато-хвойного настоя туи.

Люков, любивший в эти часы бродить вдоль побережья и слушать рокот прибоя, каждый раз удивлялся тому, что здесь, где сейчас было так пустынно и одиноко, днем все кишело от отдыхающих из пансионата, приезжих на автомобилях горожан, от дикарей, вылезающих, точно из берлог, из своих палаток. Издали берег представлял собой сплошное месиво человеческих тел, ярких купальников, зонтиков, шляп и импровизированных тентов из трещавших на ветру белых простыней, привязанных к палкам и колышкам. Берег оглашал визг ребятишек и транзисторов, громовой хохот молодежи, то там, то здесь собирающихся в круг «покидать мяч».