Мало-помалу мы вернулись снова к испытанию газопровода. Гвоздем засело в памяти – «запорят газопровод». Я, разумеется, уже сделал в уме поправку на взволнованность моего Главного, на некую гиперболизацию, и все же глагол оставался довольно сильным. Я мельком взглянул на Хурал, восседавший вокруг фанерного листа, заваленного рулонами трассировок, папками исполнительной документации, раскрытыми блокнотами, испещренными схемами, цифрами и формулами; в середине листа возвышалась импровизированная пепельница из заглушенного обрезка четырехдюймовой трубы, из которой на газопроводе сооружались продувочные свечи.
Скорей чутье, чем разумение, мне подсказало, что прав Валентин Матвеевич. Сколько раз мне приходилось убедиться, что там, где требуется большое напряженное размышление прежде, чем принять ответственное решение, совещания совершенно неспособны заменить их. Ведь совещание должно скорректировать, подвести итог, поднять на новую ступень каждую индивидуальную мысль, хорошо потрудившуюся перед этим. Если же оно собирается, или тем более просто как «галочное мероприятие», если совещания следуют друг за другом и становятся унылой будничностью, каждый присутствует механически, каждый говорит банальные вещи – мысль выключена и не может, значит, явиться тем индивидуальным камнем, поворочав который занимает свое место в кладке решения – верного коллективного решения. Еще в институте заметил я, что, засев вдвоем или втроем за «задачку с перцем» (по начерталке, или теоретической механике, скажем), мы словно все глупеем, каждый надеется на другого, что ли. И лишь после того, как разойдемся по своим комнатам, да углам, после того как каждый попотеет над задачкой, мы прибегаем друг к другу: «Эврика!» «Решил!».
«Запорят газопровод»… Я смотрел на смуглое лицо Валентина Матвеевича, на выпуклый тускло поблескивающий высокий лоб, мысиками врезавшийся в гладкие темные волосы, непослушные расческе и то и дело ниспадавшие прядками. Эти прядки выработали у Валентина Матвеевича жест – растопыренными слегка согнутыми в суставах пальцами он все время – ото лба до затылка – причесывал свою темную и непокорную растительность.
– И что же, – Вы спокойно дадите им… запороть дело? Валентин Матвеевич посмотрел на меня с видом человека, обретшего еще одну, лишнюю, заботу. Он крякнул, в сердцах вытащил замусоленный блокнот. Полистал, ища чистую страничку. Затем – из того же кармана телогрейки был извлечен карандаш с жестяным допотопным наконечником на острие. Я подумал, что карандаш этот из той породы вечных карандашей, которые неизвестно откуда попадают в руки, никогда не нуждаются в заточке, а, главное, ни при каких обстоятельствах не теряются. Валентин Матвеевич нарисовал две безукоризненно, точно по линейке, параллельные линии, соединил их по краям поперечинами. Слева обозначил стрелку.
– Видишь ли, теория – теория, а к тому же нужно еще чувствовать дух вещей… В книгах это названо красиво: соединенная теория и практика. Так вот эти… чистоплюи с паркеровскими ручками, все считают правильно. Считать они умеют, ничего не скажешь. В общем вышло гарно2 на бумаге, да забыли про овраги. Смотри сюда, – ткнул своим вечным карандашом в блокнот Валентин Матвеевич, – если б трубопровод был уложен под землей строго горизонтально, по отношению к мировому океану, скажем, хотя бы по столярному уровню, эти курточки с молниями и паркеровские авторучки были бы абсолютно правы. Вода после испытаний выскочила бы под давлением газа, как только запустили б заднюю компрессорную станцию, как пробка. Идеальный поршень! Но все дело в том, что она не выйдет всем течением. Часть ее размажется по низу трубы и никакими щипцами ее не вытащишь! Мы вполовину закупорим газопровод – вода так и будет гулять взад-вперед в зависимости от скорости потока! И это на долгие месяцы. Производительность газопровода падет – раз, гидратные закупорки зимой – два, а самое главное: контроль режима газопровода – он обычно ведется по перепадам давления – станет совершенно невозможным. Доложит обходчик, что на таком-то участке перепад ненормальный, а ты изволь гадать, то ли там труба лопнула и нужно аварийную бригаду высылать, то ли это водичка поддалась вперед или назад… В общем, намучаются люди после такого испытания!..
– Но так же нельзя! – впервые разволновался я. – Ведь они уже помпу устанавливают у речки и четырехдюймовую времянку варят! Вы должны им доказать!..
– Кулаками разве… Эти строители, те еще управленческие теоретики. Разве они работали на эксплуатации? Разве они свои ручки когда-нибудь пачкали?
– И вы им, конечно, все это говорили?
– А то нет!
– Вот поэтому и не убедили… Надо было спокойно, не горячиться, стоять на своем. Улыбаться и стоять на своем. Как японский дипломат в Лиге Наций! Все ссорятся, дым коромыслом, чуть ли ни в рукопашную вся дипломатия. А японский представитель каждый раз встает и с улыбочкой говорит: «Мнение императора Микадо остается прежним».