Иной краниологический вариант — упомянутый мезокранный, со средневысоким сводом, очень широким лбом, средневысоким, среднешироким и среднепрофилированным лицом, в наибольшей степени представленный уже в бассейне Западной Двины, был представлен также в населении изучаемых пограничных территорий. К данному краниологическому варианту относилось население Полоцкой земли, погребенное в жальниках XIII–XIV веков. Оно достоверно отличается от полоцких кривичей, погребавших своих покойников под курганами — более короткой и широкой, мезокранной мозговой коробкой, узким лицом и низкими орбитами. Совершенно определенную этно-географическую реальность этот антропологический тип обнаруживает в Южной Эстонии и Восточной Латвии (средняя Латгале). Так, например, к нему относится население Отепя XIV века, сельское население его округи (Макита) и часть населения округи Изборска (жальничный могильник Виски). Кроме того, данными антропологическими особенностями характеризовалось население, погребенное в могильниках Яунгулбенес-Ушури и Вайдас, расположенных вблизи фронтира. С серией из могильника Вайдас жальничная серия Полоцкой земли даже не имеет статистически значимых отличий. Население небольших пограничных крепостей, наподобие крепости Дрисвяты, было достаточно близко краниологическому варианту полочан в целом и находит себе прямые аналогии в населении нижнего течения Даугавы (Старая Рига, ул. Яуниела).
Как следует из всего вышесказанного, резкие антропологические границы в зонах ливонско-русских контактов отсутствуют. Несмотря на наличие и политических, и этнических границ население, проживавшее вдоль фронтира, было чересполосно представлено как минимум 5-ю краниологическими вариантами, широко распространенными в Восточной Прибалтике, на Западе и Северо-Западе Руси, и по большей части берущими начало в расовом разнообразии эпохи камня и раннего металла. Основываясь на этом, можно с осторожностью говорить о том, что антропологический состав населения, безусловно связанный с этнической пестротой региона, все же не имел самостоятельного значения в эпоху установления русско-ливонских границ. Однако это позволяет предположить, что большое этническое и субэтническое разнообразие было представлено мозаично. Характер расселения представителей различных народностей вдоль фронтира был столь сложным, что фактически позволял быть этим границам более или менее проницаемыми как с той, так и с другой стороны.
Торговая политика Ливонского ордена на начальной стадии развития торговли Великого Новгорода с западом
Марина Бессуднова
(
Евгений Кун
(
Русско-ганзейская торговля, быстро развивавшаяся со второй половины XII века, зародилась не на пустом месте. В IX–X веках варяжские дружины проторили торговые пути от балтийского побережья к Ладоге, Ильмень-озеру и далее — к Днепру и Волге. Их опытом в последующие столетия воспользовались русские, готландские и немецкие купцы, обогатившие его и придавшие ему неизмеримо больший масштаб. К XII веку объектом их пристального интереса стала страна на восточном побережье Балтийского моря, которую немецкие колонисты, обосновавшиеся в середине столетия в низовьях Даугавы, назвали Ливонией. Она обладала протяженной береговой линией и системой удобных внутренних коммуникаций, благоприятствовавших торговым сношениям, как внутри самой страны, так и за ее пределами, а также плодородными землями и густыми лесами. Торговые интересы, а также перспектива получения богатых даней с местных племен и высоких доходов от феодального освоения их земель явились побудительным мотивом для множества иноземцев — полочан, новгородцев, псковичей, датчан, шведов, литовцев, немцев, старавшихся проникнуть и закрепиться в этих пределах. Совмещение зон экспансии порождало конфликтные ситуации, пик которых пришелся на XIII век.
К тому времени южная (даугавская) и восточная (причудская) часть будущей Ливонии находилась в сфере политического и экономического влияния Полоцка, Новгорода и Пскова, что благотворно отразилось на темпах и масштабах проникновения в те края русских купцов. Схожесть предметов повседневного обихода, обнаруженных археологами в ливских поселениях на Даугаве, с аналогами из русских городов[778]
, как и находки русских монет и разновесов[779], является неоспоримым доказательством их близких и долговременных контактов.