Как только я стал хлестать Ропака, медвежонок самоотверженно бросился к нему. Если удар вместо Ропака попадал медвежонку, он отскакивал, ревел от боли и обиды, но затем опять бросался на выручку друга, и все повторялось сначала. Наконец я отпустил Ропака, и он большими прыжками помчался в лагерь. Медвежонок бросился догонять своего перепуганного друга.
Но едва я успел вернуться в лагерь, как Чуканин позвал меня за радиопалатку и указал на лежащие на снегу три ртутных термометра. Два из них оказались моими, а один — чуканинским. Перетащил их сюда действительно Ропак.
Ваня Петров и Женя Яцун отправились осматривать аэродромное поле, чтобы выяснить, не разломало ли его еще за последние дни сильным ветром. Кроме винтовки они захватили с собой электромостик (прибор для измерения температуры с помощью электротермометров), так как мы давно не измеряли температуру льда на опытных площадках аэродромного поля. Я ушел осматривать западную трещину.
Подошло время дневных наблюдений, а Ваня с Женей еще не вернулись. Обеспокоенный долгим отсутствием товарищей, я отправился их разыскивать. Вскоре я нашел их. Оказывается, одна из трещин так быстро разошлась, что они не успели перетащить электромостик и теперь бегали вдоль края разводья, пытаясь как-нибудь достать оставленный прибор. Трещина вскоре превратилась в широкое разводье. Боясь, что при дальнейших подвижная льда прибор может погибнуть, мы бросились в лагерь, разыскали клипербот, быстро надули его и на нартах подвезли к разводью.
Особенно неприятные ощущения охватили нас при взгляде на свинцовую воду разводья. Понятно, что ни малейшего желания выкупаться в воде с температурой около —2° у нас не было.
Шагнуть в резиновую лодку с кромки трещины, возвышающейся над водой более чем на полметра, не только трудно, но и просто опасно, потому что кромка под тяжестью человека может легко обломиться. Женя Яцун чуть-чуть не принял такую «ванну», неосторожно ступив на край снежного карниза, который рухнул в воду. Такие карнизы — выступы снежного берега, нависшие над водой, — представляют собой настоящие ловушки. Пришлось обрушить его. После этого стало несколько удобнее садиться в лодку. Первому это удалось легко, так как второй в это время удерживал клипербот за веревку, а последнему — значительно труднее, ибо подтягивать лодку к «берегу» было уже некому. Но все обошлось благополучно.
Мы с Ваней, оставив Яцуна на берегу, удачно переплыли 25-метровое разводье. Лодка пристала к другому «берегу», но вылезти на лед оказалось очень трудно. Мне пришлось прижимать клипербот к берегу веслом, пока Ваня осторожно выбрался на лёд сходил за мостиком и снова залез в лодку. Затем мы вернулись обратно, передали мостик Яцуну и так осмелели, что решились на более рискованное путешествие — обследовать трещины из клипербота. Осторожно оттолкнувшись от «берега», мы тронулись в путь. Сначала подвигались очень осторожно и медленно, гребя, как на каноэ-двойке.
Понемногу наши движения становились все более уверенными, и лодка заскользила на воде. Я сидел на носу и зорко следил за тем, чтобы мы не налетели на льдинки, которые плавали в разводье и легко могли порвать лодку.
Первое разводье кончилось, вернее, слилось со вторым. Если первое казалось речкой, то второе — шириной 50 метров — было уже настоящей рекой только с необычными «берегами» из свежевсторошенных глыб молодого полутораметрового льда. Льдины были хаотически нагромождены друг на друга, их сочетания можно было принять за причудливые скульптурные группы и отдельные фигуры, словно изваянные из белого и голубого мрамора.
Вот перед нами белый медведь, вставший на дыбы. В первый момент я даже бросил весло и схватился за винтовку: прямо на нас надвигался ледяной берег, а на нем стоял, как живой, подавшись вперед всем корпусом и опираясь передними лапами на глыбу льда, громадный мишка. Немного дальше на самом обрыве виднелась огромная ледяная голова, напоминавшая голову из «Руслана и Людмилы». Близко приближаться к ней опасно: она хотя и не чихнет, но может легко обрушиться в воду.
Медленно плывем дальше. Встречаем и тяжеловоза-першерона, застывшего в порыве сдвинуть громадный груз, и доисторического мамонта, и какой-то невообразимый этюд ньюиста, изобразившего непонятные геометрические формы.