Легенда

Не знаю, заметил ли брат, насколько его появление повлияло на жизнь семьи, мы никогда это не обсуждали. В первые месяцы казалось, что Алек тяготится происходящим – он привык быть один, хотя честно пытался разгрести ту кучу, в которую было свалено все, накопившееся за семь лет его отсутствия: обязанности, ответственность, вина, любовь, ошибки прошлого. Порой он выглядел совершенно потерянным, даже сидя за общим столом, в тесном кругу близких, и мог просто встать и уйти, сославшись на усталость. Его утомляли необходимость переступать через свою природу и попытки наладить отношения. Такое поведение было непросто принять, особенно Лидии и младшим, но я объяснил им, что брату нужно время от времени замыкаться в себе и приводить чувства в порядок. И что если он не задает вопросов и не поддерживает разговор, это вовсе не значит, что он не интересуется их жизнью. Алек уважал чужое личное пространство и делал все, чтобы ненароком не вторгнуться в него. Некоторым это казалось равнодушием, но на самом деле брат демонстрировал свое бережное отношение.

Август лучше других его понимал. Они были очень похожи. Странно, мы ведь даже и мысли не допускали, что именно он – настоящий отец Алека, хотя это было очевидно.

Тогда я впервые воочию наблюдал, как один человек становится центром мироздания для другого. Август стремился наверстать упущенное, он делал все, чтобы сыну было комфортно с ним. В том числе – сдерживал порывы отеческой любви и заботы, как бы парадоксально это ни звучало. Он знал, когда Алеку понадобится больше времени побыть наедине с собой, и всегда давал ему такую возможность. Когда нужно – оставлял его в покое. Или, наоборот, вмешивался, вытаскивая куда-нибудь. Ведь именно действия Августа вернули брата, когда он застыл между мирами. Это было тяжелое время для всех нас. Впервые мои знания оказались бесполезными, и я сполна осознал, каково это – быть беспомощным.

Насколько же тонко нужно чувствовать происходящее с другим человеком, чтобы, выгадав единственный момент, верно рассчитав силу, подтолкнуть его в нужном направлении. По сути, они были чужими друг другу; в эти двадцать пять лет они почти не встречались, что уж говорить об общении; но что-то было в них, какое-то единение, которое всегда существовало между обоими; и события того августа пробудили дремавшую доселе силу. Мне совсем не хочется объяснять это генетикой. Алек рос у меня на глазах, в нашей семье, я помню его младенцем, помню, как мама пела ему, качала на руках, кормила. Помню, как он впервые пошел – без предварительных попыток, просто поднялся на ноги и сделал несколько неверных шагов. Я помню многое, я знаю его дольше и лучше, чем кто-либо другой, но не смог помочь, когда это понадобилось. А Август появился буквально ниоткуда – но очень вовремя. Как будто так было предначертано.

Ревновал ли я? Признаюсь, да, особенно на первых порах. У них были свои секреты, свой мир, куда нам, посторонним, вход был воспрещен. Тяжело оказаться ненужным. Чувствуешь себя уязвленным. Особенно, если это касается самого близкого человека.

Но я нашел в себе силы отойти в сторону. И каждый раз, когда самолюбие вновь начинало глухо ворчать, резко одергивал себя.

Не берусь представить, каково было Августу. Только эта мысль и не позволяла мне вторгаться в личное пространство брата. И это было моей самой большой жертвой. Не знаю, понял ли он. Надеюсь, что да. Алек всегда был чуток к таким вещам.

Алек