Легенда

Я бесславно покидаю поле боя, потерпев очередное поражение, и ретируюсь обратно на кухню. Август встречает меня вопросительным взглядом, я мотаю головой, мол, ничего не вышло, он усмехается. Судя по реакции, он успел неплохо изучить сына, и лучше меня способен предсказать, чем обернется та или иная затея. Я чувствую себя слегка уязвленным, но быстро отвлекаюсь от обид, увидев, какая огромная стопка грязной посуды ждет на столе. Издав мысленный стон, начинаю соскребать остатки еды с тарелок – честно говоря, ненавижу мыть посуду, что тогда, что сейчас. Август тем временем покидает кухню, но у меня и в мыслях не было привлекать его к этому делу, как-никак, он накормил нас ужином. Все честно. Обычно, когда мы остаемся одни, со стола убирает Алек – есть у него такой пунктик, которым мы все пользуемся. Но сегодня он явно не в форме. Я со вздохом вываливаю нетронутое содержимое его тарелки. Придется потерпеть, пока он снова не вернется в свое обычное состояние.

Алек

Кирилл наконец-то оставил меня в покое. Иногда его заботливость переходит в навязчивость, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не нагрубить. Но в этом его суть, ее нельзя изменить. Признаю, иногда приятно знать, что обо мне кто-то беспокоится, если, конечно, это не становится назойливым. Август в этом плане немного другой. Он действует.

Я спохватываюсь – надо закинуть в стирку промокшие вещи. Если забыть их в пакете, они начнут вонять. Нехотя поднимаюсь и бреду в ванную. Честно говоря, хочется только одного – лечь и уснуть. Не знаю, погода ли так влияет, или что-то другое, но меня постоянно клонит ко сну.

В ванной с удивлением застаю Августа, он успел запустить стирку.

– А, ты уже, – звучит довольно неопределенно и неразборчиво, но он кивает в ответ, – Спасибо.

На его лице мелькнула улыбка, мол, не за что.

– Что тебе снилось, когда мы ехали домой?

– Ничего особенного, – отмахиваюсь, но мне до сих пор немного не по себе.

– Ты ведь запоминаешь сны?

В ванной тесно, пахнет стиральным порошком и еще какой-то химией, ярко светят стоваттные лампочки, многократно отражаясь от белых стен и большого зеркала, да и стиральная машина урчит слишком громко – обстановка совсем не располагает к откровенности.

– Не всегда. Не все. Но некоторые остаются в памяти. Ну, а ты? – делаю ответный ход.

Он качает головой:

– Нет. Совсем не запоминаю.

Вижу, что он не до конца честен, но решаю не давить.

– Почему тебе так важно будить меня, когда приходят кошмары?

Все-таки ему удалось втянуть меня в разговор.

– Я знаю, каково это. Сам всегда мечтал иметь человека, который делал бы то же самое для меня. И такой человек был. Ты ведь понимаешь, о ком я.

Мне трудно представить их вместе – маму и Августа. Но вот же я – плод их любви.

– Во сне ты становишься очень похож на нее. Я не знаю, почему так происходит. Как будто у тебя два лица – днем ты один, ночью другой. Только не думай, что я схожу с ума. Спроси у брата, он скажет то же самое, – Августу нелегко дается это откровение.

– Я и не собирался. Просто странно слышать о себе такое, – Август, сам того не подозревая, задел за больное место. И только сейчас бросается в глаза, что за год он сильно сдал. Я никогда об этом не думал – каково ему видеть меня, находиться рядом, ведь я живое напоминание о единственной любви, которую уже не вернуть. С которой он так и не смог обрести счастье. На его месте я бы испытывал только горечь и скорбь.

– Эй, только не думай, что ты каким-то образом причиняешь мне боль, – Август легко читает мои мысли, протягивает руку к моей голове и взъерошивает волосы точно так, как когда-то делала мама, – Я счастлив, что у меня есть ты. В первые годы после ее ухода только это и придавало мужества жить дальше. Я когда-то говорил, что даже в самых смелых мечтах не мог представить себе такого – но судьба оказалась куда благосклонней. Да, ее нет, но она наверняка видит нас и радуется, что мы рядом.

Я отворачиваюсь, чтобы Август не заметил предательского блеска в глазах. Мне сложно говорить об этом. Сколько бы лет ни прошло с того дня – пять, десять, пятнадцать – эта боль не отпускает. В который раз убеждаюсь, что время не лечит, оно только прячет раны, маскирует их, и при первом же достаточно сильном порыве ветра все эти покровы уносит прочь, и рана вновь начинает кровоточить. Я никому об этом не говорил, да и не собираюсь. Кому от этого станет легче? Поэтому ношу скорбь глубоко в себе. И не только по маме, но и по всем остальным, кого потерял за эти годы. Черт, я бы не хотел дожить до момента, когда окажется, что все твои близкие покоятся в земле, а ты в полном одиночестве продолжаешь угрюмо брести через остаток своих дней, пытаясь найти утешение в ускользающих воспоминаниях.

Мы молчим, погрузившись каждый в свою печаль – это чувство объединяет, но лучше бы нас сблизило что-то другое.

– Тебе нужно жить дальше, Алек, – говорит Август, – Нельзя все время возвращаться в прошлое и заново переживать это. Отпусти. Позволь себе радоваться тому, что у тебя есть.